Сводка нескольких старых бумаг по военной безопасности / технологиям
День добрый
Внешняя политика и безопасность
1. Политико-экономический аспект
Усиление стратегической неустойчивости глобальной экономической и политической системы в перспективный период (2011-2030 гг.) само по себе ведет к усилению потенциала конфликтности между основными глобальными игроками.
Этот рост конфликтного потенциала связан с действием нескольких факторов:
1. Фактор начала «перехода гегемонии» от старой страны-глобального лидера (США) к новому (Китаю).
Согласно некоторым концепциям («миросистемный подход» И.Валлерстайна), в основе происходящего – начало перехода лидерства от старого «мирового гегемона» (США) к новому (Китаю), завершиться который может уже в 2030-х годах (если Китай успешно преодолеет стоящие перед ним структурные, социальные и экономические вызовы).
При этом, согласно данной концепции, с учетом накопленного военно-стратегического и технологического превосходства «старого гегемона», ему как правило, объективно выгодно задействовать это преимущество для фиксации сложившегося статус-кво.
2. Наличие ряда неурегулируемых региональных узлов военно-политических противоречий, ряд из которых имеют тенденцию к обострению.
Речь идет (по крайней мере, применительно к Северному полушарию) о двух важнейших конфликтных зонах:
- «большой Ближний Восток», где взаимно накладываются застарелый арабо-израильский конфликт (с неизбежностью актуализирующийся в ходе территориального размежевания Израиля и Палестины и введения в международную. Повестку дня вопроса о создании независимого Палестинского государства в границах 1967 г.), конфликт между радикальными исламистскими (сафалистскими) группами – и светскими (в основном авторитарными) режимами в целом ряде арабских стран; конфликт между региональными центрами силы, имеющими разное представление о возможном будущем региона
(Иран, Саудовская Аравия, Турция ).
С учетом особой значимости региона в мировой политике и экономике (нефтяной фактор), элементом конфликтов здесь становится скрытая «позиционная» борьба глобальных центров силы за контроль над районами добычи энергоносителей , путями транспортировки, уровнем рисков.
- «дальневосточный узел». Речь идет о нескольких, опять-таки взаимноусиливающих группах противоречий между всеми основными региональными игроками: «корейский вопрос», в последнее время ставший основой для серии вооруженных инцидентов между КНДР и РК; «тайваньский вопрос»; территориальные конфликты между Японией и едва ли не всеми ее соседями (Россией, Кореей, Китаем); возможность возобновления территориального спора Китая и центрально-азиатских государств (Киргизии, Казахстана).
Данный узел следует отнести к числу особо опасных в силу следующих обстоятельств:
- наличие у ряда стран, прямо или косвенно вовлеченных в соответствующие конфликты, ядерного оружия (США, Россия, Китай, в незначит. количествах – КНДР) или потенциала его быстрого создания (Япония, РК, Тайвань);
- сочетание высокого уровня вовлеченности во внутрирегиональные конфликты великих держав (корейский конфликт – Китай и США, до некоторой степени – Россия; тайваньский вопрос – США; гарантии России по отношению к постсоветским странам Центральной Азии) с низким уровнем институтов, обеспечивающих диалог между странами-глобальными лидерами, что порождает риск неконтролируемой эскалации локальных конфликтов;
- переход Китая к более активной военной доктрине, включая военное строительство на основе концепции «стратегических границ и жизненного пространства» – нуждающихся в защите рубежей зон жизненных интересов / безопасности, обеспечивающих стабильное развитие китайской экономики и находящихся вне китайской территории; возможность ведения локальных войн на сопредельных территориях; возможность упреждающего применения ядерного оружия;
- слабость – как в отношении количественного состава, так и в отношении коммуникаций и инфраструктуры – сложившейся группировки российских вооруженных сил на Дальнем Востоке.
3. Наличие ряда «замороженных конфликтов» в рамках которых боевые действия не ведутся, но и полноценного политического урегулирования не достигнуто.
К их числу относятся:
- практически все двухсторонние (приднестровский, грузино-абхазский, грузино-южноосетинский, карабахский) и ряд внутренних (прежде всего, «замороженные гражданские войны» в странах Центральной Азии) конфликты на постсоветском пространстве; боснийский и, вероятно, македонский конфликт в бывшей Югославии; индо-пакистанский конфликт.
Особую опасность для России представляют конфликты на территории постсоветского пространства, особенно обладающие высоким риском «разогрева» внутренние конфликты в Центральной Азии, где обремененные рядом социально-экономических и политических проблем и недостаточно эффективные государства атакуются исламистскими движениями, выступающими, одновременно с острой критикой социальной ситуации в данных странах (массовая коррупция, крайние формы социального неравенства вообще говоря, противоречат исламской социальной доктрине). Дополнительные риски могут возникнуть в случае, если после вывода американских войск из Афганистана там произойдет быстрый крах нынешнего политического режима, ведущий к «выбиванию» поддерживающих его групп («доталибанских» исламистов) на территорию этнически близких Таджикистана и Узбекистана. Это, потребует немедленного военного вмешательства России (с учетом принятых обязательств по ОДКБ, наличия на территории Таджикистана и Киргизии российских военных баз) с неопределенными результатами, в случае возникновения масштабного внутреннего конфликта.
4. Возникновение «хаотического компонента» в мировой политике и конфликтности.
Новыми участниками глобальных конфликтов – особенно в исламских регионах (кроме того, на Дальнем Востоке и в Латинской Америке) становятся внегосударственные субъекты, обладающие радикальной идеологией (наиболее массовый вариант – радикальный т.н. «политический исламизм», сафализм; в отдельных регионах действуют также радикальные левые группировки, в том числе маоистского толка).
Особенностями современной ситуации являются три обстоятельства:
- глобальный характер политических радикализмов. Левый радикализм был международным изначально. Но и радикальный исламизм в последние годы перешагнул национальные и этнические границы, активно распространяясь в Европе, США и России – что резко повысило его эффективность, обусловив, в частности, саму возможность ряда успешных террористических актов, в том числе в России.
- отсутствие внятного позитивного «проекта» в деятельности радикальных групп.
Если ранее за деятельностью радикалов прослеживалась внятная идея формирования того или иного социального порядка, осуществление «левой модернизации» и т.д. – то сейчас деятельность подобных групп имеет преимущественно деструктивный характер, будучи направлена на борьбу «против» того или иного конкретного социального порядка, при предельно неконкретном и утопичном проекте «за».
- легкость перебрасывания очагов дестабилизации через национальные границы, продемонстрированная, в частности, в ходе «исламской весны» 2011 г. Данный фактор чрезвычайно опасен для государств Центральной Азии и, соответственно (в силу известных гарантий безопасности) – для России;
- сращивание с организованной преступностью, включая оружейную (масштабное попадание на мировой рынок оружия, включая ПТРК и ПЗРК – вероятно, главный стратегический результат революций в Албании и Ливии) и наркотическую (левые группы в Мексике, некоторые исламистские группировки).
5. Дополнительный – и слабо определенный на сегодня риск – неконтролируемое распространение технологий создания ОМП и рост высокотехнологичного терроризма.
6. Наличие новых типов рисков, связанных с кибератаками на критические элементы производственной, социальной и управленческой инфраструктуры.
По мере распространения дистанционных, информационно-коммуникационных технологий в сфере российской экономики, социальной сфере, управления – с неизбежностью возрастает, с одной стороны, количество «точек уязвимости» в соответствующих сетях, с другой – возможный ущерб от враждебного вмешательства.
Разумеется, несмотря на весь сформировавшийся набор глобальных противоречий, вероятность возникновения в обозримой перспективе глобального конфликта крайне невелика – и в силу глубокой взаимозависимости (на фоне усиливающихся конфликтов) между центрами силы, и в силу чувствительности великих держав к потерям, что позволяет стороне, подвергшейся удару, нанести противнику неприемлемый ущерб – несмотря на все совершенствование ударных средств, систем ПРО / ПВО / ПЛО.
В то же время, в долгосрочной перспективе следует ожидать роста числа и интенсивности локальных конфликтов, вплоть до перерастания в крупные региональные конфликты. В долгосрочном периоде вероятность крупного регионального конфликта существенно возрастает.
Черный лебедь: Региональный военный конфликт в Центральной Азии (2017-2019). Глубокие социальные проблемы государств Центральной Азии (Таджикистан, Узбекистан, Киргизия) после вывода войск НАТО из Афганистана с высокой вероятностью могут привести к смене политического режима в стране на радикально-исламистский. Потоки беженцев из северных (таджикских, узбекских) провинций Афганистана и, одновременно, усиление исламистской агитации может привести к социальному взрыву под исламистскими лозунгами в Таджикистане и Узбекистане (с потенциалом распространения на Киргизию) в районе 2016-2017 гг.
Если ситуация не будет быстро локализована, в районе 2018 г. можно ожидать начала полномасштабных гражданских войн в этих странах, подпитываемых, к тому же, притоком радикальной молодежи из Афганистана и проповедников экстремистских течений ислама, а также оружия. В этой ситуации, ОДКБ (реально, в первую очередь – Россия и Казахстан) будет вынуждена вести в регионе крупномасштабную операцию по стабилизации ситуации .
2. Внешнеполитический аспект развития информационного общества: влияние на государственную безопасность и режим гостайны
Повсеместное распространение электронных коммуникаций несет в себе ряд существенных рисков для государственной безопасности и государственных секретов.
Риск для государственных секретов – это рост прозрачности. В информационном обществе становится очень ненадежным традиционный массовый способ хранения тайн – режим ограничения доступа, секретности и допусков. Достаточно всего 1 человека и 1 терминала с выходом в Сеть для полного разрушения тайны, причем раскрывшему несложно гарантировать себе полную анонимность в случае, если в тайну было вовлечено хотя бы десяток человек.
В этих условиях значительно более надежным методом хранения тайн становится в определенном смысле помещение их на «видное место» в сочетании с – принципом шифрования электронной подписи – тайна раскрывается сочетанием публичной информации и подверженных традиционному хранению деталей, которые невозможно узнать, не имея соответствующего допуска. Такой способ, впрочем, подразумевает две проблемы.
Во-первых, способ неприменим для целого ряда критической информации в виде конкретных фактов и данных. Речь идет, в частности, о персональных данных, закрытых нормативных актах и докуметнах, топографической, архитектурной и градостроительной документации, оперативно-тактических планах и т.д.) Среди этой информации много критической с точки зрения безопасности – а это означает, что такие данные неизбежно рано или поздно станут общедоступными.
«Спрятанное на видном месте видят все, и кто-то обязательно заметит». С помощью правильных фильтров можно, исходя из публичной информации, осуществлять разведывательную деятельность – это значительно увеличивается возможностями технологий цифрового лингвистического анализа (текст-майнинг)
Для государственной безопасности очень опасна децентрализация силы за счет мгновенного распространения информации. Коммуникации, осуществляемые через Сеть, практически невозможно детально отслеживать в крупных городах.
Конечно, традиционные методы наблюдения значимо усиливаются техническими возможностями информационного общества – но для этого необходимо иметь технологию поиска или заранее известный список лиц – что весьма непросто в случаях:
• массовых трансграничных потоков, характерных для туристических мест;
• массовых гражданских акций, когда важна оперативность.
Частично беспомощность традиционной государственной безопасности перед информационными технологиями проиллюстрировала «арабская весна» и погромы в Лондоне, Париже и других крупных европейских городах, координируемые децентрализовано.
Кроме того, этот эффект существенно увеличивает возможности неорганизованной преступности по отвлечению внимания, давая возможность неожиданно «перегружать» сеть охраны правопорядка в неожиданных местах.
Аналогично и «стихийные» террористы, не входящие в наблюдаемые организованные ячейки, также получают гораздо больше возможностей для конверсии и психокодирования, а также обучения террористическим действиям и конкретным рецептам в силу открытости информации по созданию, например, радиологической бомбы в домашних условиях.
3. Развитие военных технологий: контекст
Развитие военных технологий в мире определяется действием следующих факторов:
• усилением конфликтности в международных отношениях;
• наличие глубоких взаимозависимостей между конфликтующими центрами силы глобальной экономики (прежде всего, США и Китаем), не позволяющих им столкнуться непосредственно;
• соответственно, выталкивание конфликтов в развивающиеся (особенно, наделенные энергоресурсами) страны и их трансформация в специфические формы «мятежевойн», «борьбы с терроризмом / экстремизмом / диктатурами» и т.д.;
• сочетание технологического лидерства стран Запада и их крайней уязвимости с демографической, культурной (чувствительность к потерям, неготовность к мобилизации сил) и, отчасти, энергетической и финансовой точек зрения.
В собственно военной сфере можно ожидать развития следующих трендов:
1. Начало «быстрых войн» со стороны технологически развитых стран, сокращение «особого периода» и сроков на стратегическое развертывание группировок войск-сил.
Все последние годы разрыв между принятием решения на ведение боевых действий и их фактическим началом – неуклонно сокращался. Если во время операции против Ирака в 1991 г. период развертывания и подготовки к ведению боевых действий занял четыре с половиной месяца (для ВВС; для наземной группировки – почти семь месяцев) , что давало иракскому руководству принципиальную возможность политического маневрирования, проведения мобилизационных мероприятий и т.д., – то удары по Ливии в 2011 г. начались всего через несколько дней после политических заявлений о военных преступлениях ее руководства против повстанцев.
В перспективе, по мере дальнейшего совершенствования инфраструктуры боевого развертывания ВС развитых стран, их модернизации, развития систем снабжения и боевого управления в реальном времени – немедленное начало боевых действий после оценки ситуации в том или ином регионе как неприемлемой станет правилом. Соответственно, рассчитывать на длительный «особый период», в ходе которого можно будет проводить мобилизационные мероприятия, развертывание войск (сил) на угрожаемых направлениях и т.д. – не приходится.
Еще более сократится этот период в случае успешной реализации (в том или ином варианте) американской концепции «prompt strike», предполагающей создание технологий нанесения немедленного (в течение часа после получения приказа) удара неядерными средствами с континентальной части по географически удаленному району (например, ядерным объектам КНДР).
2. Размывание грани между состоянием «мира» и «войны».
Появление новых форм противоборства (гражданские беспорядки с ограниченным применением насилия, поддерживаемые извне; «метежевойна»), новых субъектов применения силы (террористические сети, частные военные компании и др.), новых средств ведения войны (кибератаки, применение нелетального оружия, использование высокотехнологичных диверсионных средств, применение средств радиоэлектронной борьбы для подавления гражданских информационных сетей и баз данных, включая энергетические и финансовые и др.) делает неразличимым грань между состояниями «мир» – «террористическая активность и гражданские беспорядки» – «внутренний конфликт с внешней поддержкой» – «война».
3. Резкий рост интеллектуализации боевых действий.
Скачок в сфере создания систем связи и боевого управления позволяет достичь уровня «ситуациой осведомленности» (Situational Awareness) – полного восприятия ответственным командиром (вплоть до командиров отдельных тактических единиц – отдельного самолета, танка, пехотного взвода, разведгруппы) окружающей тактической обстановки в реальном времени, включая возможность выстраивания точного краткосрочного прогноза.
Это резко, качественно, снижает уровень неопределенности, «тумана войны» и, по американским оценкам, создает преимущество, соответствующее по масштабу одностороннему обладанию огнестрельным оружием.
4. Постепенное увеличение вероятности применения тактического ядерного оружия. В последнее время развитие ядерных сил ведущих стран явно идет в направлении совершенствования относительно маломощных, но высокоточных ядерных средств. Соответственно, существует тенденция к смещению акцентов – от ядерного оружия, как средства сдерживания – к «просто оружию», решающему специфические задачи. Такой подход, вероятно, приведет к «эффекту домино» среди других ядерных держав.
Отсюда, представляется, что вооруженные силы России в перспективе должны обладать способностью:
• осуществлять стратегическое сдерживание, в том числе в ситуации кризиса международных отношений и начавшегося регионального конфликта (недопущение его эскалации);
• вести крупный региональный конфликт;
• одновременно (в регионе, удаленном от района крупного регионального конфликта) проводить антитеррористическую операцию (или, в отсутствие регионального конфликта, вести две-три антитеррористические операции в географически изолированных районах). В рамках антитеррористической операции – иметь достаточный запас сил (средств) для предотвращения эскалации конфликта, втягивания в него новых участников и трансформации в региональный.
• необходимо обеспечить программными, аппаратными и организационными средствами обеспечить устойчивость систем связи и управления (включая, помимо традиционно защищаемых, системы общегосударственного и экономического назначения) к возможным вредоносным воздействиям, в том числе высокотехнологичным.
4. Военно-технологический аспект безопасности
Особенности военных технологий долгосрочного периода:
1. Дальнейший рост значимости ИКТ, как основы боевой мощи современных армий.
Новые возможности в области разведки, распределения информационных потоков и управления воинскими подразделениями (прежде всего, огневыми средствами) в реальном времени означают возникновение для стран-лидеров качественно нового потенциала по сравнению с отставшими государствами – что и проявилось в полной мере в ходе военных компаний в Ираке и Ливии.
При этом начинается переход к качественно новому этапу развития военных ИКТ – от хорошо известной и прошедшей успешную проверку в ходе последних конфликтов концепции «сетецентрической войны» (ключевой недостаток – зависимость от надежности каналов связи и безопасности узлов диспетчеризации информации и управления) к концепции «сетецентрической войны второго поколения», основанной на идее сетецентрической обработки информации (и, одновременно, максимально гибкого оперативного использования огневых средств – вне конкретной ведомственной подчиненности). Это должно перевести возможности развитых стран в противоборстве менее развитым противником на следующий, еще более высокий уровень.
2. Усиление значимости дистанционных военных технологий, роботизация боевых действий и создания полностью автономных (не управляемых оператором) боевых средств. позволяющая минимизировать уровень собственных потерь.
В сочетании с предыдущим трендом это означает переход к автономным военным системам (вместо нынешних, телеуправляемых – как боевые БПЛА, используемые в Афганистане и Ираке, роботы для разведки и разминирования и т.д.) способных решать отдельные сложные, но алгоритмизируемые боевые задачи в области разведки, подавления систем управления и ПВО (на основе американский боевой БПЛА X-47, созданного по данной идеологии, будет, вероятно, принят на вооружение новый ударный БПЛА для ВМС / КМП США), борьбы со снайперами, охраны (в США, Израиле и Южной Корее разработаны и испытываются соответствующие автономные роботы) и т.д.
3. Распространение «пороговых» и двойных технологий.
Необходимо отметить, что в долгосрочном периоде возникает существенный риск развития неконвенциональных средств вооруженной борьбы, прежде всего – военных биотехнологий.
Развитие геномных и протеомных исследований создают в перспективе возможности создания этнически избирательных биологических средств, действие которых привязано к отдельным последовательностям генетического кода, причем высокоустойчивых к существующим средствам лечения и профилактики.
Учитывая, что гражданские и военные биологические исследования до определенного момента неразличимы (а после – с начала производства соответствующих средств – уже поздно реагировать), соответствующие риски достаточно высоки .
Аналогично, ряд химических технологий может быть применены как для создания высокоэффективных удобрений, так и фосфор-органических ОВ; фосген является побочным продуктом ряда реакций «большой химии») и т.д. Создаётся возможность создания как высокоэффективных средств гражданского применения, так и оружия массового поражения. Причем отделить работы по созданию соответствующих гражданских и военных средств – практически невозможно.
Кроме того, быстрое удешевление современных (геномных) биотехнологий создает риск их попадания, в конечном итоге, в руки безответственных политических режимов и экстремистских сетевых организаций, готовых пойти на биологическую атаку глобального масштаба.
4. Создание возможности для развертывания средств вооруженной борьбы в космосе.
Рост значимости средств космической разведки, связи, целеуказания и позиционирования подталкивают ведущие страны к развитию ударных космических систем.
Соответствующие исследования ведутся в США, объявившие о частичном распространении национального суверенитета на космическое пространство.
Высокая вероятность развертывания ударных космических систем (США, X-37).
5. Развитие гиперзвуковых воздушных и воздушно-космических средств.
Прогресс в области материаловедения, компьютерных средствах и вычислительной математике (позволяющей рассчитывать аэродинамику гиперзвукового полета в атмосфере, истечения газа из двигателей и др.) позволяет развитым вернуться к созданию гиперзвуковых средств, на сегодняшний день способных прорывать любую существующую систему ПВО/ПРО. В США соответствующие испытания проводились в рамках создания экспериментального летательного аппарата Х-43А.
6. Придание стратегических возможностей тактическим и оперативно-тактическим средствам ведения войны (особенно в ВВС и ВМФ).
Развитие систем передового базирования и логистики, управления и т.д. – позволяет использовать для решения стратегических задач тактические средства (причем, в рамках единого со стратегическими средствами плана); с учетом того, что стратегические вооружения (американские тяжелые бомбардировщики B-52, B-1 и, отдельных случаях, B-2, российские Ту-22М3, стратегические крылатые ракеты) используются для решения чисто тактических задач вплоть до непосредственной поддержки пехоты – можно констатировать, что разрыв между тактическими и стратегическими вооружениями быстро стирается, становясь все более номинальным .
7. Продолжение гонки стратегических вооружений, обеспечивающих взаимное сдерживание между великими державами и блокирующими риски эскалации конфликтов.
И в США, и в России, и в Китае продолжается развитие стратегических наступательных (гиперзвуковые крылатые ракеты в США, МБР и БРПЛ нового поколения в России, Китае и Индии) и оборонительных (противовоздушных и противоракетных) средств.
8. Застой в развитии нестратегических традиционных платформ в странах-лидерах.
Сочетание действия нескольких факторов: определяющего характера развития ИКТ в обеспечении уровня военных технологий; очень высокая стоимость ВВТ нового поколения (самолеты пятого поколения F-22A, F-35 на 30-60% дороже аналогов предыдущего) ; высокие и не до конца реализованные результаты реализации военных программ в 1990е годы; отсутствие адекватного противника для наиболее высокотехнологичных вооружений привело к известному застою в разработке новых боевых платформ – особенно в сухопутных войсках (сколько известно, принципиально новая техника на замену танков M1A2SEP Abrams, Leopard 2A6M, AMX-56 Leclerc, Challenger 2, БМП/БРМ M2/M2 Bradley и Warrior, современных артиллерийских систем не разрабатывается, а дело ограничится лишь их более или менее глубокой модернизацией, а также ВМФ .
В то же время в менее технологически развитых странах продолжается развитие военных программ (российские авиационные ПАК ФА и ПАК ДА, танковая «Армата», китайские авиационные J-20 и J-31 и т.д.), призванных обеспечить технологический паритет с наиболее технологически развитыми странами.
8. Акцент на развитии средств противопартизанской войны и локальных «конфликтов малой интенсивности».
Вытеснение конфликтов между великими державами в «третий мир» потребовало создания адекватных средств вооруженной борьбы, позволяющих развитым станам вести боевые действия против многочисленного, но низкотехнологического противника с низкими потерями и умеренной, приемлемой для экономик развитых стран стоимостью.
В соответствии с этим, важнейшими направлениями развития нестратегический военных технологий становятся:
• развитие авиационных боеприпасов, включая обеспечение высокой точности применения «обычных» авиабомб путем дооснащения их модулями управления, ветровой коррекции и т.д. Создание специальных боеприпасов для поражения бункеров управления, электросетей и т.д. Развитие прицельных станций, обеспечивающих применение соответствующих боеприпасов самолетами тактической и стратегической авиации;
• развитие тактических и оперативно-тактических БПЛА;
• развитие легких и средних транспортно-боевых вертолетов, а также конвертопланов;
• создание современных семейств легкой и «средней» (колесные ББМ) бронетехники, включая технику, устойчивую к подрывам на минах (MRAP).
• совершенствование средств индивидуальной защиты, экипировки, тактических средств связи и управления, обеспечивающих достаточный уровень «ситуационной осведомленности» военнослужащих;
• совершенствование стрелкового оружия (включая повышение дальности и, особенно, точности) и средств, обеспечивающих его применение (прицелов, баллистических вычислителей и т.д.).
Кроме того, я считаю, что Сергей Аракчеев должен быть освобожден
