>>Перечитывая переизданные воспоминания выдающегося истребителя Кирилла Алексеевича Евстигнеева, наткнулся на занимательный момент:
>>В апреле 1944 года, вылетев парой с Валентином Мудрецовым на разведку войск и аэродромов противника, на Кишиневском аэродроме он обнаружил
>> «взлетающий тяжелый бомбардировщик «Дорнье-215» с двухкилевым хвостовым оперением. С машинами такого типа нам редко приходилось встречаться в воздухе и, пока фашисты внизу не разобрались, что за гости к ним пожаловали» после двух атак заставил немецкую машину «плюхнуться в облаке дыма».
>>И далее:
>> «Впечатлением от одержанной победы я поделился тогда с инженером полка. Вот, мол, какого редкого зверя подловили. Думаю, это «Дорнье». Но инженер был сдержан и рассудителен: «Гигант, говоришь? Так «Дорнье» по размерам такой же, как Хе-111, если не меньше. Нет, парень, скорее это была другая машина».
>> «Уже после войны в руки мне попались книги с изображениями и характеристиками самолетов, в том числе и немецких. Несколько раз довелось видеть хронику… Сомнение, посеянное инженером полка, проросло и окрепло. Сегодня мне думается, что сбитый мною тогда бомбардировщик был не «Дорнье», а Ю-290 – четырехмоторный,хорошо вооруженный….»
>> Хочу поинтересоваться мнением уважаемых коллег: что же все-таки «приземлил» в апреле 44-го на Кишиневском аэродроме капитан Евстигнеев?
>>П.С. Чуть в сторону: в аннотации сказано, что впервые книга издана в «непорезанном советской цензурой варианте»… Занятно, что же именно в ней было цензурировано? Судя по тексту, именно сегодняшняя цензура должна была порезать упоминания о желании пилота идти в бой коммунистом, добрые и благодарные слова автора о политработниках…
Сравните с этим:
Однажды мы вылетели с Мудрецовым на разведку войск и аэродромов противника в район Яссы — Роман — Кишинев. За линией фронта обнаружили движение войск, большое скопление техники. Обстреляли одну из колонн, затем направились к Кишиневскому аэродрому. Противник, видимо, принял наши истребители за свои: молчат зенитки, на летном поле выложены посадочные знаки, пестро раскрашенные, как шлагбаум. Немцы даже пригласили нас произвести ,посадку — дали две сигнальные ракеты.
Окинув взглядом летное поле, определив расположение стоянок, тип и количество самолетов, я заметил взлетающий тяжелый бомбардировщик «Дорнье-215» с двухкилевым хвостовым оперением. С машинами такого типа нам редко приходилось встречаться в воздухе, и, пока фашисты внизу не разобрались, что за гости к ним пожаловали, я предупредил Мудрецова о своем дерзком намерении:
— Рубанем на взлете! Пока за родных принимают...
Резко бросив машину на крыло, вижу, что ведомый, чуть оттянувшись, идет за мной в атаку. Открываю огонь. Громадный транспортный тихоход прошит очередью от хвоста до кабины пилота, но почему-то продолжает взлет как ни в чем не бывало: он уже метрах в десяти от земли. Делаю горку, а сам с раздражением думаю: «Что за черт? Снаряды насквозь прошили эту махину, ей же — хоть бы что!» Быстро перехожу на противоположную сторону. Снова бросив свой самолет в пике, остервенело открываю огонь. Но тут отказывает одна из пушек — удар получается слабее, чем надо бы. Однако немецкий бомбардировщик пошел на снижение. Наконец зенитчики разобрались, что за пришельцы над аэродромом, — заработали «эрликоны». Снаряды разрываются все ближе и ближе к нашим машинам. Мы снижаемся до бреющего полета и уходим на восток.
Что же с «Дорнье»? Оглянувшись назад, мне удалось увидеть, что фашистская громадина плюхнулась на землю в облаке дыма. Заметил я и выруливающую четверку «сто девятых». Может, она -должна была сопровождать бомбардировщик? Вряд ли. Скорее всего, фашисты решили проучить нас, и мы стремительно уходим.
На КП доложил командиру полка о результатах полета на разведку. Ольховский ничего не ответил, лицо его было печальным.
Все вышесказанное усугублялось отвратительной организацией.
