"Прошел я по традиции и для времени петровский загиб, нажимаю дальше, аж
весла гнутся, а на ходу все его тактические ошибки в свою пользу учитываю.
Одна, что он двенадцать апостолов в кучу свалил, - а я каждого по
отдельности к делу приспособил. Также и сорок мучеников, кого сумел
припомнить, в розницу обработал. А у них имена звучные, длинные - как
завернешь в присноблаженного и непорочного святого Августина или в святых
отец наших Сергия и Германа, валаамских чудотворцев - глядишь, пять секунд
на каждом и натянешь. Другая его тактическая ошибка - родню он перебрал мою
только, а я всех прочистил и по жениной его Линии, тоже минуту выиграл. А
надо вам сказать, я еще химию понаслышке знал, потому что по специальности
минером-электриком был, - я и химию привлек со всякими ангидридами,
перекисями и закисями. А главное, я его же приемом работал: неожиданные
понятия лбами сталкивать и соответствующим цементом соленого слова спаять -
вот оно и получается.
Словом, пою я эту арию уже девятую минуту, а впереди у меня еще Керзоны
разные, да Чемберлены, да синдикаты, да картели, да анархия производства, -
он таких слов и не слыхивал, а по этой системе все годится. Тут ведь не
смысл важен, а придание смысла. Десятая минута идет - а у меня и стопу нет.
И, может, на сорок минут развел бы я всю эту петрушку, как вдруг входит в
каюту Саша Грибов, комсомольский отсекр, - услышал и замер у дверей. И
точно, картина необыкновенная: сидит комиссар в расстегнутом кителе и такое
с азартом из себя выпускает, что прямо беги к телефону и звони в контрольную
комиссию. Я ему рукой машу, - не мешай, мол, тут дело серьезное! - а у него
глаза круглые и лица на нем нет.
Я на часы покосился - одиннадцать минут полных, и Помпеи совершенно
убитый сидит. Повысил голос, дал прощальный раскат в метацентрическую высоту
и в бракоразводные электроды - и отдал якорь.
