"Мы бедуины, в нас вся история Междуречья. Для нас человека убить - что овцу
зарезать", - философствует цирюльник Hасрет в дамасском квартале Сейдат Зейнаб,
битком набитом бежавшими из Багдада иракцами. От переполняющих его эмоций он
размахивает перед моим лицом своей тупой бритвой - арабским аналогом советской
"Hевы". Я сижу в его кресле уже намазанный кремом для бритья - откинув голову
назад, нервно глотаю слюну и с опаской поглядываю через зеркало на руки моего
хорошего знакомого. Его бритва шершаво и болезненно начинает делать свое дело.
"Только умер пророк Мухаммад - тут же были убиты члены его семьи: имам Али, его
сыновья Хасан, Хусейн. Разразилась гражданская война, произошел раскол в Умме,
полилось столько крови! Ты думаешь, с тех времен что-нибудь изменилось? Мы
можем носить дорогие костюмы, жить в роскошных домах, ездить на дорогих
машинах, но в душе мы все бедуины и феллахи", - делает парадоксальные
заключения Hасрет. Два года назад он уехал в Сирию со своей улицы Фаластын
(Палестина) в Багдаде. Выпускник актерского факультета института искусств, до
оккупации он жил в основном сочинительством стихов и песен для иракских
вечеринок. После вторжения американцев его жизнь резко изменилась: "Мой друг,
бывший офицер, сказал мне, что американцы начали набор в иракскую полицию.
Денег обещали немного - четыреста пятьдесят долларов в месяц, и это при такой
опасной работе, - но делать было нечего". Шесть месяцев обучения - и рядовой
Hасрет был брошен в самое пекло багдадских улиц.
"Я помню февраль 2005 года - американцы к этому времени совсем озверели. Они
были так напуганы нападениями и взрывами, что при любом подозрении немедленно
открывали огонь. Я помню, как на одном из центральных перекрестков образовалась
большая пробка и несколько американских танков застряли среди иракских машин.
Тогда один танк, чтобы пробиться к перекрестку, наехал на иракскую машину,
раздавив ее вместе с сидевшими там пассажирами. Я как полицейский ничего не мог
сделать - мы просто собирали тела, отвозили в морг и писали рапорт для самих же
американцев. Помню случай, когда дорожный полицейский попытался пропустить
поток иракских машин вперед нескольких "хаммеров". Из одного из них вышел
американец - они стали ругаться. Тогда американец достал пистолет, пристрелил
полицейского, и "хаммеры" как ни в чем не бывало отправились дальше. Hикто даже
не пикнул. И таких примеров даже в моей короткой практике полицейского много",
- закончив брить меня, Hасрет нервно закуривает и делает глоток крепкого
иракского чая.
После январских выборов 2005 года власть в Ираке оказалась в руках шиитских
партий. Министерство внутренних дел возглавил член Высшего совета исламской
революции в Ираке шиит-туркмен Баян Джабер из бригад "Бадр" (в них были в
основном иракцы, которые до оккупации скрывались от Саддама на территории
Ирана). С этого момента шиитско-суннитская резня была поставлена на
профессиональную основу - рейды по суннитским кварталам проводились ночью во
время комендантского часа по четко выверенным в МВД спискам. Полиция
превратилась в шиитскую мафиозную группировку по отстрелу суннитов в целом и
баасистов в частности. Теперь неудавшийся ("слава Аллаху!") полицейский Hасрет
бреет тупыми бритвами щетину в Сейдат Зейнаб таким же иракцам, как и он сам:
сюда сбежали как потенциальные жертвы, так и те, кто не хотел принимать участия
в этих убийствах. "Между нами нет никаких конфликтов. Здесь надежда и цвет
нации, - заключает мой знакомый. - Там, - он показывает куда-то на восток, -
остались одни воры и убийцы". "Hасрет, так ты суннит или шиит?" - я задаю ему
этот чисто медицинский вопрос, хотя ответ на него уже давно знаю. "Hет никакой
разницы - здесь мы все иракцы", - мой знакомый цирюльник-поэт уходит от ответа
на вопрос, который в Багдаде сегодня является вопросом жизни или смерти.
