Охота в угодьях Якуна. Снежный холмик у поваленной сосны, над холмиком - едва различимая струйка пара - это берлога. Свежеразворошенная черная дыра в снегу - вход. Перед берлогой, плечом к плечу, Александр и Сбыслав, боярский сын поворачивается: "Княже, ты сегодня одного уже взял, дозволь этого мне уж". Александр оборачивается назад: там, стоят слуги во главе с Яшей, у них на поводках собаки. Большие псы скулят и, поджав хвосты, жмутся к людям. "Этот-то матерый будет", - замечает князь. "Справлюсь", - уверенно отвечает Сбыслав. Князь кивает, подняв рогатину, отходит в сторону, там стоит Меша: огромный, сутулый молодой человек с покатым лбом и длинными руками, заросший бородой по самые глаза. На лице - шрамы от окалины, он некрасив, но, по своему, очень обаятелен, смотрит умно и весело. Сейчас, впрочем, он встревожен: "Баловство это, княже", - замечает он, - "Там не медведица и не двухлеток, там такой Хозяин, что нам бы его втроем брать". Рядом стоит Якун - его лицо непроницаемо. Крупный план на руки: они стискивают древко рогатины так, что костяшки побелели. "Давай!" - громко говорит Сбыслав. На лежащий ствол забирается мужик с шестом, еще двое подходят к входу. Все трое начинают палками шуровать в берлоге, чтобы выгнать зверя. секунд пятнадцать царит напряженное молчание, внезапно из-под снега доносится короткий рык. Сбыслав довольно улыбается и пригибается. Выставив левую ногу вперед, он готовится встретить медведя. Снова рык, и сразу же, снег на входе словно взрывается, ловчих отбрасывает в стороны. Медведя отчетливо не показывают, просто вихрь темно-коричневой шкуры в снежной пыли, ощущение чего-то огромного и смертельно опасного. Чудовище атакует молча, крупный план на лицо Сбыслава: улыбка сменяется ужасом, он понимает, что медведь идет "кабаном", не поднимаясь на задние лапы. Сбыслав пригибается еще ниже и опускает рогатину, наступив на конец древка, пытаясь направить лезвие зверю в грудь, но тот лапой отшибает рогатину в сторону и, сбива боярина с ног, подминает под себя. Александр с криком бросается на помощь, с рогатиной наперевес, но тут, оттолкнув его в сторону, к медведю подскакивает Меша. Медведь рвет Сбыслава, и Меша, обхватив зверя руками за шею, бешеным рывком оттаскивает зверя на несколько шагов. Крупным планом лицо Александра: несмотря на всю напряженность момента, он ошеломлен таким проявлением нечеловеческой силы. Но тут зверь, наконец, соображает и резким ударом лапы отбрасывает Мешу в сторону. Медведь поднимается на задние лапы - только тут становится понятно, насколько он огромен - в нем больше трех метров, князь перед ним просто карлик. К Александру подбегает Сава, плечом к плечу господин и дружинник поднимают рогатины, уперев конец в землю и встав на него ногой. Зверь бросается вперед и напарывается на острия, пытаясь достать врагов, врагов он насаживается еще сильнее - до самого перекрестья. Чудовищная лапа спятнадцатисантиметровыми когтями рвет воздух перед лицом князя, Александр стоит, стиснув зубы. Зверь оседает, мертвый, князь, пошатываясь, вытирает лоб, смотрит на Саву. Тот, хватая воздух ртом, слабо мотает головой: мол, нечего говорить. Александр слабо хлопает его по плечу. Якун и слуги подбегают к лежащему Сбыславу - тот невредим, толстый тулуп на нем изорван, он смотрит по сторонам безумными глазами. Отец с размаху отвешивает сыну затрещину, затем обнимает, плечи его трясутся. Сбыслав, пришедший в себя, похлопывает отца по спине, что-то бормочет. Подходит, покачиваясь, Меша, у него разорван рукав тулупа, на снег капает красным. К кузнецу подходит Яков, спокойно приказывает снять тулуп, сдирает рукав рубахи - медведь зацепил великана, по предплечью идут две кровавые рваные раны. Яков невозмутимо приказывает слугам разводить костер, затем достает из сумки флягу и, смочив чистую тряпку, начинает промывать рану. Меша стоит спокойно, крупный план на лоб - по нему стекают капли пота. Сбыслав подходит к своему спасителю, несколько секунд смотрит ему в глаза, потом, махнув рукой, говорит: "Ну тебя, не буду больше драться с тобой, чертушка, ты все время в полсилы бился!" Меша криво ухмыляется, потом запокидывает голову и смеется, за ним хохочут все остальные.
Вечереет, охотники едут из леса по узкой дороге. Сава о чем-то говорит с Мешей, рзко машет сверху вниз рукой, оба ржут. Яков едет рядом со Сбыславом, молодой боярин руками, похоже, показывает, что обычно-то медведь на дыбочки встает, а тут вон как попер. ловчий спокойно кивает, что-то отвечает. Они молоды, радуются победе, тому, что все живы и что князь у них вон какой молодец. Впереди едут Александр и Якун. Старый боярин говорит: "За сына не благодарю, тут словами не скажешь, ты княже, сам все понимаешь. Онфима же не слушай. Как же, Ярослав им ни во что был. Батюшка твой город вот как держал" Боярин поднимает сжатый кулак в рукавице. "И то к лучшему было". Александр недоверчиво смотрит на боярина, который ведет такие странные речи. "А ты не удивляйся, господине," - усмехается старик, - "С твоим батюшкой мы на немцев так ходили, как до него и думать не смели, в поле их били. Литву били. Было, конечно, что и нам досталось, от тестюшки его, от Мстислава Удатного... Но за город Ярослав стоял крепко, ни немцы. ни булгары нашим купцам утеснений не чинили, черный люд его любил, за него тянул. Да и купцы уважали." Он умолкает. Александр спокойно ждет продолжения. "Ну, нам, конечно, от него утеснение было, боярам..." Он снова молчит, на этот раз дольше, и когда начинает говорить снова, голос его тише и мрачнее: "Гниет Новгород, княже, живьем гниет. Торжку, вон помощь не дали - а ведь наш город! да ты сам помнишь... Раньше-то, бывало, за обиды великих князей тянули, сами в поле выходили, рати наши и пеши конных побивали. Ныне же, хоть конно и оружно выходим, и брони добры, и мечи острые, а немец нас бьет и гонит. Трое рыцарей три десятка наших разгоняют." Якун поворачивается в седле и смотрит в глаза князю. "Думаешь, княже, немец броней силен? Конем? Копьем? то и у нас имеется, мужества нет. Рыцарь очертя голову бросается один на десяток. словно смерти не боится, и воины наши, хоть конны и оружны, бегут! К бургу подошли, и порок сделали, как у немцев, да вишь, первый камень назад полетел. И сразу: "Ахти, где нам, вон, своих побило! Немец-то, из самострелов бьет! Обратной пойдем" И стыдно сказать - уходим! Нас впятеро против них, а уходим!" боярин сплевывает через плечо. "Кукенойку сдали, Герсику сдали, хоть обещали защитить. А и верно ты сказал - ныне они за латинянами, за Орденом да Дорпатским епископом. И на наши земли немцы облизываются. Торговля с ними! Они торгуют-торгуют, а потом глядишь - и так возьмут, если случай будет." Александр молча улыбается, он не произносит ни слова, давая старику выговориться. "Хоть и сам роду боярского, но скажу, а потому и скажу, мои пращуры сюда Рюрика звали! Кому, как не мне сказать! Бояре дальше носа видеть не хотят! Богатства копят, землю скупают, и черный люд теснят. Да что, я тоже скупаю. И от того единства в новгородцах больше нет! Каждый конец за себя тянет! На вече чего не поделим, идем в свои концы, свистнем - по всему городу кровь льется! Добро бы кулакам да ослопами, а то и в топоры идут, из луков стреляют! и кровь сия на нас, на великих, нам Богом доверено малых сих управлять, а мы..." Князь по-прежнему молчит. Якун глубоко вздыхает и дальше говорит решительно и твердо: "Потому знай, княже, на вече - за тебя потяну, и другим, кто меня слушает, шепну. не всем нам жир глаза залепил. Надо будет - людей за тебя подниму, так и так бьемся, так пусть уж хть за Дело новгородское!" Сзади раздается взрыв хохота, Сбыслав, обернувшись назад, что-то кричит Меше, тот смеется так, что лошадь вздрагивает. Якун улыбается: "Вот твоя сила, княже, молодежь наша. Им удаль свою показать до озноба хочется, от того и дерутся, и разбойничают, через скалы прыгают, убиться не боятся. Направь их на великое дело, за святую Софию, за Господин Великий новгород" "И за Русскую Землю" вдруг тихо добавляет Александр, затем, словно очнувшись, смотрит на Якуна, как будто не знает, сам ли это сейчас сказал. Якун удивленно смотрит на князя, затем кивает: "И за Русскую Землю"
Утро, в покоях у князя Гаврило Олексич, Яков, Ратибор, у дверей стоит сава. Раздается стук, Сава приоткрывает дверь, выглядывает, затем впускает Сбыслава Якунича. "Здравствуй, княже," - Сбыслав кланяется низко, но без раболепства, - "отец тебе кланяться велел". "И ему поклон", - отвечает Александр, чем слегка удивляет присутствующих, - "Как дело наше?" "на вече, господине, шесть десятков и семь человек за тебя встанут, с Онфимом точно - пятьдесят с лишком. Переорем, а остальных хоть и почитай две сотни, да сами не думают, пойдут за тем, кто орет сильнее и грознее. А то концы поднимем, один Меша с кузнецами мостовые повыворачивает!" "Нам побоища не нужно," - замечает князь, - "К тебе и Гавриле дело будет срочное и тайное". Он кивает в угол, где стоит короб и лежат два тюка: "поедете в Ижору, свезете мое пожалование тамошнему старосте, Пелугию. Скажете: "За службу твою честную и за верность нашей вере православной, князь Александр тебя жалует и велит стеречь Неву крепко, а прибегут враги: слать гонца в Новгород не мешкая"". Помолчав, князь добавляет сурово: "И больше о том никто знать не должен. Нечего до веча доводить, что и кому я посылаю - только шум поднимется напрасный."
