Речь, собственно, идет не о конфликте в ЮО, как таковом, а о военной психологии
Операция в Южной Осетии, безусловно, является второстепенным и незначительным эпизодом российской военной истории. Она интересна как почти лабораторный пример столкновения двух типов военной психологии, при близости прочих составляющих - численности, вооружения, подготовки. Эти типы можно условно назвать "консистентным", или самостоятельным, и "лимитрофным", или зависимым, менталитетом. В случае российской армии "консистентность" (самостоятельность и опора на длительную и непрерывную "успешную" традицию) усугубляется вековым российским статусом европейского Outlaw (то есть лица, находящегося вне закона), глубоко въевшимся в русскую психологию. Причем Outlaw "успешного", сумевшего пережить множество своих преследователей.
Как следствие, российский солдат может быть посредственно руководим, вооружен, подготовлен, но он ни от кого не ждет помощи и убежища, не рассчитывает на пощаду от врагов, и потому сражается упорно, преодолевает трудности своими силами. Заложенная глубоко в подсознание череда героических символов (имен, дат, образов) даже чмошного солдата (каких в любой армии большинство) заставляет в решающий момент упираться, порой неожиданно для самого себя. Вроде как наследнику победителей Наполеона и Гитлера не пристало бегать от каких-то жалких грызунов, подпиндосских холуев.
А вот у солдата-лимитрофа в критический момент из подсознания вылезают совсем другие мыслишки и чувства, которые я вкратце обрисовал в начале ветки.
Были опасения, что "консистентная" (или даже "имперско-шовинистическая") психология повыветрилась из российской армии за гнусные 1990-е гг. (да и 80-е с 2000-ми были скорее в минусе), ведь общественное сознание в России подвергалось воздействию тех же факторов, что и в ГУАМо-балтийских государствах. Но конфликт в Южной Осетии продемонстрировал, что это высокоценное умонастроение не исчезло. И это обнадеживает.
