От Сергей Зыков Ответить на сообщение
К All
Дата 24.08.2009 04:15:34 Найти в дереве
Рубрики WWI; Версия для печати

Эпизоды из жизни М.А.Бонч-Бруевича.

ИР № 7/86

Л. АРНАУТОВ, Я. КАРПОВ
НЕВИДИМЫЙ ПРОРЫВ
ЭПИЗОДЫ ИЗ ЖИЗНИ М. A. БОНЧ-БРУЕВИЧА

МИХАИЛ АЛЕКСАНДРОВИЧ БОНЧ-БРУЕВИЧ (1888—1940, ИЗОБРЕТАТЕЛЬ, В ГОДЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ РАЗРАБАТЫВАЛ ЭЛЕКТРОННЫЕ ЛАМПЫ И ВПЕРВЫЕ В РОССИИ НАЛАДИЛ ИХ ПРОИЗВОДСТВО. В 1918 г. ВОЗГЛАВИЛ ЗНАМЕНИТУЮ НИЖЕГОРОДСКУЮ РАДИОЛАБОРАТОРИЮ. ПО ЗАДАНИЮ В. И. ЛЕНИНА СПРОЕКТИРОВАЛ ПЕРВУЮ В МИРЕ МОЩНУЮ РАДИОВЕЩАТЕЛЬНУЮ СТАНЦИЮ — ИМЕНИ КОМИНТЕРНА В МОСКВЕ — И РУКОВОДИЛ ЕЕ СТРОИТЕЛЬСТВОМ. СОЗДАЛ ГЕНЕРАТОРНУЮ РАДИОЛАМПУ С ВОДЯНЫМ ОХЛАЖДЕНИЕМ, СХЕМЫ РАДИОТЕЛЕФОННЫХ СТАНЦИЙ, ПЕРВЫЕ В МИРЕ КОРОТКОВОЛНОВЫЕ НАПРАВЛЕННЫЕ АНТЕННЫ, ПОСТРОИЛ КОРОТКОВОЛНОВЫЕ ЛИНИИ ДАЛЬНЕЙ РАДИОСВЯЗИ. ПРОВОДИЛ ИССЛЕДОВАНИЯ ВЕРХНИХ СЛОЕВ АТМОСФЕРЫ МЕТОДОМ РАДИОЭХА, ЗАНИМАЛСЯ ПРИМЕНЕНИЕМ УЛЬТРАКОРОТКИХ ВОЛН В РАДИОЛОКАЦИИ И ДРУГИМИ ПРОБЛЕМАМИ.

Уже в августе 1914 года немцы перерезали подводные телеграфные кабели в Балтике, связывавшие Россию со странами Запада. Пришлось срочно налаживать радиосвязь. На одну из новых радиостанций. Тверскую, помощником ее начальника назначили поручика М. А. Бонч-Бруевича.

«Моя квартира... Рядом ваша... Машинное зало... Аккумуляторная... — отрывисто пояснял начальник станции капитан Аристов.— Приемное зало... Кабинет мой, а здесь ваш... Помещение команды телеграфистов... Кухня их же... Комната жандарма...»

Капитан Аристов — службист, к тому же в глуши пышно расцвели его хозяйственные наклонности. Он усердно ловил и засаливал рыбу на зиму, охотился, коптил мясо, жил сытно, вместе с командой станции, а новыми инженерными идеями не интересовался, уверенный, что наука и техника достигли предела своих возможностей.

Между тем за рубежом уже были построены мощные станции с дуговыми или машинными передатчиками, излучавшими незатухающие колебания. По дальности действия и надежности связи эти новые центры были значительно лучше русских, оснащенных искровыми передатчиками.

Переход к незатухающим колебаниям обязывал пересмотреть и технику приема. Телеграфные сигналы — точки и тире, посылаемые новыми станциями — уже не различались при приеме прежним способом. Из телефона исходил совершенно неразборчивый треск. Пришлось разрабатывать специальные дополнительные устройства и методы, один из которых, названный гетеродинным приемом, получил распространение благодаря катодным лампам.

Катодная лампа легко уменьшает или увеличивает электрический ток или прерывает его — поток свободных электронов через разреженный газ или вакуум в лампе. В глазах радиотелеграфистов появление электронных ламп было чудом, затмившим все прежние усовершенствования. «В 1915 году наша радиостанция впервые получила катодные лампы и усилители,— рассказывает А. Ф. Шорин, впоследствии изобретатель «системы Шорина» в звуковом кино.— Лампочки мы вставили в гнезда усилителя, подвели к нему ток, как было указано в инструкции, начали настраивать приемники на передающую станцию... Вдруг все, у кого были телефоны на голове, вздрогнули и сбросили наушники от боли в ушах, настолько оглушительно громко была слышна работа принимаемой станции. Для нас это было совершенно неожиданно: мы привыкли к тому, что при слуховом приеме нужно ходить на цыпочках, несмотря на то, что кругом были постланы ковры. Радист, принимая радиограмму, сам часто боится шелохнуться, чтобы не вызвать шума, настолько слабо обычно слышны были принимаемые станции. А тут вдруг такой оглушительный прием, от которого ушам больно. Это поразительно! Можно чуть ли не в колокол бить рядом, а не только ходить на цыпочках. Так мы, можно сказать, на своих ушах испытали работу усилительной лампочки». Однако при всей этой хвале первые катодные лампы (они изготавливались с 1914 года на Петроградском заводе Русского общества беспроволочного телеграфирования и телефонирования — РОБТиТа — под руководством Н. Д. Папалекси, будущего академика) были плохо откачаны, содержали немало молекул газа. Электрические заряды переносились в этих лампах не столько электронами, сколько ионизированными молекулами газа, которые бомбардировали нить накала и разрушали ее. Такие лампы назывались «мягкими», отличались непостоянством действия, были неудобны в эксплуатации. Гораздо совершеннее были «жесткие» лампы, с высоким вакуумом, производство которых тогда наладили во Франции. Создать такие подлинно электронные лампы в России — вот цель, увлекшая Бонч-Бруевича. Но как изготовить вакуумную лампу в глуши, на станции, обычно освещаемой керосиновыми «семилинейками» (движок работал лишь в часы зарядки аккумуляторов), не располагая хоть небольшой мастерской, простейшим оборудованием? Тем более, что начальство в Главном военно-техническом управлении идею поручика не одобрило (а возможно, с умыслом ей противодействовало — на все просьбы Бонч-Бруевича о помощи отвечало отказами).

Помог ему завод осветительных ламп Айваза (ныне завод «Светлана») — дал оборудование для откачки воздуха и недоступные в военных условиях материалы. Затем Бонч-Бруевич попытал счастья у знакомых, у преподавателя физики в местной гимназии и у аптекаря. В результате физический кабинет гимназии недосчитался воздушного насоса, а провизор отпустил Бонч-Бруевичу в кредит весь наличный запас стеклянных и резиновых трубок.

Оставалось найти толковых помощников из грамотных солдат и приспособить под мастерскую хотя бы две комнаты в техническом здании. Однако, строя эти планы, Бонч-Бруевич забыл о начальнике станции капитане Аристове.

Капитан давно считал подозрительными знакомства своего помощника с учителем и аптекарем, а также его долгие беседы с нижними чинами. А когда Михаил Александрович вознамерился создать лабораторию, капитан пришел в смятение. Своей первейшей обязанностью он считал сохранение станции точно в том же виде, в каком ее принял, а тут затевается перестройка — да еще какая! — и где — на военном объекте!..

Изобретателю оставался один выход — разместить оборудование и начинать опыты в собственной квартире. Верным помощником Бонч-Бруевича стал его денщик Александр Бобков. Вдвоем они приступили к решению главной проблемы — созданию вакуума, то есть к откачке ламп.

Громкое название электронной лампы носил стеклянный колпак, установленный на обеденном столе. Щели между колпаком и столом заделывались сургучом и менделеевской замазкой, воздух из-под колпака выкачивался ртутно-поршневым насосом, стоявшим у постели. Чтобы откачка шла непрерывно нужно было время от времени переливать ртуть в верхний резервуар насоса. По ночам Бонч-Бруевич то и дело просыпался, чтобы перелить ртуть. Конечно, она попадала не только в насос: ее капельки поблескивали на полу. И в результате из-за отравления ртутью Бонч-Бруевич слег.

— Непростительная неосторожность! — возмутился его старый друг и учитель профессор Лебединский, примчавшийся к нему из Риги.
— Помните «Алису в стране чудес»? Там есть выражение: «безумен, как шляпник». В давние времена шляпники обрабатывали ртутью фетр и отравлялись, у них начинали дрожать руки, поражалось зрение, возникали психические расстройства.
— Зачем пугаете, Владимир Константинович?
— Еще мало пугаю! Вам известно, что укоротило жизнь Фарадея? Ртуть. Фарадей тоже проливал ее на пол во время опытов...
Оглядев еще раз комнату, Лебединский только грустно покачал головой.

Но даже вынудив Бонч-Бруевича превратить свою квартиру в мастерскую и лабораторию, начальник станции не обрел полного спокойствия. Разве офицеру положено заниматься физическими опытами, хотя бы и дома? К тому же своенравный поручик привлек к опытам унтер-офицера Кабошина и ефрейтора Якова Бобкова, брата своего денщика.

Развязка наступила в день испытаний пробного экземпляра электронной лампы, так называемого «катодного прерывателя», когда понадобилось перенести антенный ввод — конец кабеля, идущего от станционной антенны,— в квартиру Бонч-Бруевича. А это уже прямое нарушение порядка на станции.
Было принято решение: испытать усилительное устройство на приеме сигналов Эйфелевой башни, то есть в полдень, когда начальник станции завтракал у себя на квартире и не должен был помешать задуманной операции.

Однако надежда эта не оправдалась. Ровно в полдень, когда капитан Аристов мирно питался в обществе супруги, в их столовой зажглась электрическая лампочка. Это означало, что станционный движок запущен в неположенный час (от движка должен был работать электромоторчик второго ртутного насоса — последнего приобретения Бонч-Бруевича на том же заводе Айваза). Аристов выбежал из дома и оцепенел от злости. На его глазах унтер-офицер Кабошин перебрасывал ввод антенны из технического здания в форточку квартиры Бонч-Бруевича. Возмущенный капитан ворвался к поручику и вот что увидел.

За письменным столом, перед приемником, восседал унтер-офицер Кабошин с головными наушниками. Посреди комнаты, на просверленном в нескольких местах обеденном столе высился облепленный сургучом стеклянный колпак. Внутри — арматура радиолампы с разогретым добела катодом. Ефрейтор Бобков остервенело вертел колесо одного насоса, Бонч-Бруевич подливал ртуть в другой, денщик поручика поливал водой из чайника замазку, покрывавшую края насоса. По комнате разносились непривычно громкие сигналы Эйфелевой башни.

Чаша терпения капитана переполнилась. Вернувшись домой, он немедленно настрочил рапорт, требуя убрать со станции либо нарушителя спокойствия, либо его самого. Аристов не сомневался, что уберут поручика. Однако руководство поняло, насколько важны опытные работы Бонч-Бруевича, и в результате капитан получил другое назначение, а на станции появился новый начальник — военный инженер штабс-капитан В. М. Лещинский.

За более чем неказистым обликом детища Бонч-Бруевича — самодельной электронной лампы — Лещинский увидел реальную возможность наладить собственными силами ламповое усиление сигналов дальних станций, быстрее освободиться от иностранной зависимости. На Тверской радиостанции наступила пора больших перемен.

Прежде всего Лещинский сумел доказать Главному военно-техническому управлению, что Бонч-Бруевича необходимо срочно командировать во Францию. Дело в том, что французские пустотные лампы выгодно отличались от газонаполненных ламп производства РОБТиТа, быстро выходивших из строя и не очень надежных в работе. Преимущества «пузырьков пустоты» демонстрировала даже обычная осветительная лампочка. В стеклянном баллончике чуть заметно трепещет и светится угольный волосок. Светится, но не сгорает. Именно пустота страхует его от быстрой гибели — печальной участи свечи или лучины. Стеклянная колба с заключенным в ней вакуумом — одна из основ радиолампы. Ознакомиться с особенностями уже созданной на Западе вакуумной технологии — вот миссия, которая была возложена на Бонч-Бруевича.

Кружным путем, через Финляндию, Швецию, Норвегию и Англию, Михаил Александрович добрался до цели. Тогдашний начальник военного радиотелеграфа Франции генерал Феррье еще в конце прошлого столетия ставил на военных кораблях опыты беспроволочной связи, применяя аппаратуру, изготовленную инженером Дюкрете по системе А. С. Попова, а позднее руководил постройкой радиостанций в Лионе и Париже. Генералу пришелся по душе молодой русский офицер. К тому же Феррье хорошо понимал, как важно русским союзникам наладить у себя изготовление катодных реле, и помог Бонч-Бруевичу получить доступ на заводы, изготовлявшие радиолампы.

Обратный путь в Россию был нелегок и небезопасен. Сделав остановку в Англии (тамошние промышленники, хоть и не очень охотно, тоже поделились с русским офицером секретами вакуумной технологии), Бонч-Бруевич оказался на борту парохода, шедшего из Ливерпуля в Берген.
Уже скрылись позади портовые огни, быстро слабевшие в свете утренней зари. Навстречу поднимались крутые валы и обрушивались за кормой. Обрывки облаков неслись над белой морской пеной. С трудом удерживаясь на ногах, Михаил Александрович прошел по палубе, которая то возносилась, то падала вниз, к радиотелеграфной рубке.

С радистом Бонч-Бруевич познакомился сразу же после отплытия. Заходил сюда запросто, как собрат по профессии. Собственно, рубка больше походила на шкаф, одна сторона которого образована железной судовой переборкой. Кабина, сбитая из шпунтовых досок, не имела окон, и, когда требовался естественный свет, радист открывал дверь. На столе, покрытом зеленой байкой, смонтирован аппарат. На полу — аккумуляторы. К стене привинчен измеритель сопротивления при зарядке аккумуляторов...

Словоохотливый хозяин рубки припомнил случай, происшедший с ним на борту другого «трэмпа» (торгового судна «дикого плавания», не обслуживавшего определенные рейсы). Вахтенный офицер заметил вдали подводную лодку, которая внезапно повернула и пошла параллельным курсом. Тем временем радист безмятежно составлял бюллетень новостей, полученных по беспроволочной связи: ни капитан, ни вахтенный офицер не удосужились его вызвать, приказать ему отбить кодированный сигнал «нас преследует подводная лодка», хотя преследование продолжалось добрых полчаса. И даже когда радист об этом узнал, ему заявили, что в нем пока нет нужды.

— К счастью, я взял на себя смелость ослушаться капитана, потому что минут через десять лодка всадила в наш борт торпеду и последовал приказ: радировать SOS!

Как видно, торпеда легче пробивает борт корабля, чем техническое новшество стену косности и непонимания. Подтверждения этому Бонч-Бруевич не раз находил и раньше, в беседах и с англичанами, и с французами. На передовых позициях беспроволочную связь поначалу использовали неохотно, объясняя это всевозможными трудностями, и, надо сказать, во многом справедливо. Десятиметровые мачты антенн становились целью для вражеской артиллерии. Не только прямое попадание, но даже взрыв снаряда по соседству выводил аппаратуру из строя. К тому же передатчики приходилось переносить на руках — и это в условиях переднего края! Зачастую, доставив громоздкую аппаратуру на место, обнаруживали, что в аккумуляторах не осталось кислоты. Да и радиус действия передатчиков был невелик: примерно 4 километра. Приемники с кристаллическими детекторами тоже не очень оправдывали себя в окопах...

Лишь электронные лампы позволили сделать аппаратуру достаточно мощной и надежной.
В пути Бонч-Бруевич гадал: что нового он застанет в Твери, на радиостанции? Изменилось там многое, больше, чем он ожидал. В кабинете прежнего начальника станции устроили мастерскую, начали изготовлять стеклянные баллоны для ламп. Стеклодувов нашли в запасном пехотном полку — бывших рабочих стекольного завода Сафонова и Соколова. Таким же образом нашлись механики и электромонтеры — в маршевых ротах.

С завода Риттинга в Петрограде получили партию стекла, покончив таким образом с зависимостью от местной аптеки. Установили на станции новый 10-сильный нефтяной двигатель... В общем, за недолгий срок Лещинский сумел создать первоначальную базу для дальнейших исследований и производства.

И еще отрадная новость! Образец лампового гетеродина, разработанный Бонч-Бруевичем еще в прошлом году, успешно прошел испытания на Северном фронте, оказался менее чувствительным к атмосферным разрядам, улучшил условия радиоприема. В Твери с помощью антенны, протянутой на метровой высоте, можно было принимать сигналы полевых радиостанций за 150 километров, а на «рамку» со стороной в один метр — перехватывать передачи немецких станций. Теперь у Главного военно-технического управления были все основания выдать «внештатной лаборатории» в Твери заказ на сто гетеродинных приемников с усилительными лампами собственного производства.

Интересной была встреча с В. К. Лебединским, редактором недавно основанного журнала «Вестник военной радиотелеграфии и электротехники». Приехал в Тверь П. А. Остряков с Северного фронта, где проходили проверку опытные образцы аппаратуры, создаваемой Бонч-Бруевичем. Как начальник искровой станции Кавказской кавалерийской дивизии, Петр Алексеевич совершил рейд по территории тогдашних Персии и Турции, затем ему было поручено наладить беспроволочную связь на военных самолетах.

Петр Алексеевич артистично воспроизводил красочные ругательства летчиков, которым приходилось снимать с разведывательных самолетов пулеметы из-за тяжелых «сундуков» — радиопередатчиков системы РОБТиТ. Пилоты становились, по существу, беззащитными при встречах с самолетами противника. Правда, один из летчиков совершил фантастический по тем временам подвиг, управившись на своем «Парасоле» и с радиопередатчиком, и с пулеметом, да еще подбив немецкий «Таубе». (Остряков предпочитал не распространяться о том, что и сам совершил немало боевых вылетов, испытывая радиоаппаратуру на самолетах, проверяя связь с землей.) Поначалу летчики пытались применять вместо радио связь попроще: пускали ракеты, сигнализировали флажками, пробовали даже оснащать аэропланы автомобильными клаксонами — гудели «земле» по коду Морзе...

В ту пору у причалов Мурманска и Архангельска разгружалось немало иностранных судов, доставлявших автомобили, моторы, консервы, военное обмундирование. Прибывала и радиотехника.

Правда, новейшие образцы союзники приберегали для себя. Но все же военное ведомство понемногу получало из-за рубежа радиолампы, ламповые усилители и приемники. В армию эта аппаратура поступала без всяких дополнительных инструкций и руководств, так что «радистам, привыкшим иметь дело с простым и понятным кристаллическим детектором, становилось не по себе от одного вида хрупкого стеклянного баллона, батарей, аккумуляторов, реостатов и т. д. — вспоминал впоследствии П. А. Остряков. — Чтобы хоть немного узнать о лампах, о процессах, в них происходящих, надо было ехать в Петроград, разыскивать в библиотеках толстые курсы физики Хвольсона или двухтомник Баркгаузена, а работа самих усилителей вообще не была известна. Это грозило полностью дискредитировать новую аппаратуру».

Спас положение М. А. Бонч-Бруевич, составивший краткое руководство по применению катодных реле (то есть электронных ламп) в радиотелеграфном приеме. В этой работе он познакомил радиотелеграфистов с процессами, протекающими в лампах, характеристиками ламп, схемами усилителей низкой частоты и гетеродинов, предназначенных для приема незатухающих колебаний.

Приведем краткую выдержку из «Руководства». Она характеризует умение Бонч-Бруевича вести разговор не только с высококвалифицированными специалистами, но и со всеми, кто интересовался радиотехникой.

Разъясняя действие потока электронов, излучаемого катодом лампы, Бонч-Бруевич пишет: «Электрон движется под влиянием электрического поля ускоренно, т. е. так же, как все материальные тела под влиянием поля тяготения. Движущийся электрон — это элемент электрического тока, а поток электронов (так называемый «катодный поток»)— это ток в пустоте. Как и ток в проводниках, катодный поток создает вокруг себя магнитное поле; он обладает, следовательно, самоиндукцией, т. е. свойством, аналогичным «инерции» тела в механике.

В учении об электрическом токе часто пользуются аналогией между инерцией и самоиндукцией. Здесь она носит характер реального смысла, так как электрон ведет себя так, как будто ему присуща инерция электромагнитного происхождения. Всякое изменение его скорости сопровождается либо затратой, либо выделением энергии. Если его движет электрическое поле, то энергия поля расходуется, а электрон приобретает большую скорость и больше запасает энергии в своем магнитном поле.

Если электрическое поле замедляет его движение, то, наоборот, магнитное поле электрона расходуется, а электрическое поле, в котором он находится, усиливается.

Если он останавливается от удара о какое-либо препятствие, то кинетическая энергия, запасенная в магнитном поле, переходит в другие виды энергии: теплоту, свет, лучи Рентгена и прочие».
В такой же простой и наглядной форме Бонч-Бруевич знакомит читателя с процессами, протекающими в лампах, с характеристиками ламп, схемами усилителей низкой частоты и гетеродинов, предназначенных для приема незатухающих колебаний.

Пройдут десятилетия, и член-корреспондент Академии наук СССР А. А. Пистолькорс так оценит руководство, вышедшее из-под пера Бонч-Бруевича: «Эта небольшая книжечка сыграла огромную роль в истории нашей технической литературы, оставаясь в течение ряда лет единственным пособием по изучению радиоламп и их применению в технике радиотелеграфа. Она является первым русским руководством по электронике».

К концу 1916 года Бонч-Бруе-вичу и Лещинскому удалось наладить в Твери изготовление собственных вакуумных ламп. Такая лампа, получившая позднее ласковое название «бабушки», имела анод и сетку, сделанные из стальной проволоки, была снабжена двумя цоколями с патронами для двух нитей накала или катодов. Когда перегорала одна нить, лампу переворачивали и включали другим патроном. Подобное устройство — свидетельство не только изобретательности пионеров отечественной радиотехники, но и трудностей, с которыми они сталкивались. Откачка ламп ртутными насосами устарелых конструкций шла медленно и обходилась очень дорого. Второй резервный катод хоть немного продлевал короткую жизнь лампы.

Лампы откачивали обычно по ночам, и, когда к вакуумной системе подключали высокое напряжение, она озарялась мерцающим светом. По мере того как насосы создавали в лампе все более полное разрежение («высокий вакуум»), менялся и характер свечения: появлялись так называемые страты — чередование светлых и темных полос.

За несколько лет до этого такие же трепетные сполохи озаряли, бывало, и стены лаборатории Офицерской электротехнической школы, где Бонч-Бруевич исследовал пробиваемость искрового промежутка в газовой среде. Тогда он наблюдал явления так называемого сияния, то есть ударной ионизации газа.

Речь, конечно, идет не об этих ассоциациях чисто внешнего порядка. Работы, проводившиеся Бонч-Бруевичем в Петрограде и в Твери, несмотря на все различия в средствах и целях, имеют преемственную связь. Ее хорошо подметил П. А. Остряков, который много лет спустя в книге, посвященной своему старому другу, писал: «Когда Бонч-Бруевичу понадобилось для практических целей оформить теоретическое представление о триоде, он, по существу, закончил этим работу об электрической искре и катодном реле, потому что во всех этих работах красной нитью проходит одно и то же: связь и взаимное влияние поля и частицы».

Взаимосвязь частиц и полей... И в наши дни она остается центральной проблемой современной физики. Конечно, М. А. Бонч-Бруевич занимался специальными вопросами — развитием радиотехники, но у его работ была, как мы видим, вполне надежная теоретическая основа.

Начальство (подразумевается Главное военно-техническое управление) стремилось извлечь из работ Бонч-Бруевича как можно большую пользу. Полковник А. В. Водар привлек Михаила Александровича в числе других видных радиоспециалистов к организации отдела высоких частот в новой центральной военной лаборатории. Огромные корпуса лаборатории выросли в Петрограде еще до начала войны.

Оборудование лаборатории— установка мотор-генераторов постоянного и переменного тока, аккумуляторных батарей, конденсаторов, устройство воздушной радиосети, подгонка добытых в самых различных местах измерительных приборов — все это в военное время требовало огромных усилий. И все же Михаил Александрович урывал время, чтобы наведаться в Тверь, проверить, как идет изготовление пустотных ламп, сборка приемников по предложенной им схеме.

Главные трудности, связанные с изготовлением ламп, были как будто уже позади, когда на станцию пожаловал наиболее упорный противник Бонч-Бруевича полковник Муромцев. «Завернул сюда по пути, заправить машину горючим»,— объяснил полковник. Что крылось за нежданным визитом: нехватка горючего или желание проверить, насколько основательны разговоры об успехах «внештатной» лаборатории? Во всяком случае, Муромцеву продемонстрировали работу стеклодувов, сборку и откачку ламп. По лицу гостя трудно было судить о его впечатлениях. Полковник был сдержан и никаких суждении о виденном не высказал. Лишь прощаясь, позволил себе заметить Бонч-Бруевичу, что такую... не лишенную интереса работу следовало бы вести в более удобных условиях. Почему бы поручику не перенести свою деятельность в Петроград, скажем, на завод РОБТиТ?

— Но, господин полковник, в свое время, когда я просил о переводе в Петроград, в лабораторию Офицерской электротехнической школы, вы мне отказали, напомнив о важности задач, поставленных перед тверской радиостанцией. Да и пристало ли офицеру уходить в военное время из рядов армии в частную фирму?
Оставив вопрос без ответа, Муромцев вежливо поблагодарил за помощь с бензином и распрощался с тверичами.
— Знавал я одного штабного офицера,— сказал Лещинский, справившись с приступом смеха. — Он, даже когда разговаривал с начальством по телефону, вставал и щелкал каблуками. Авось звон шпор долетит до вышестоящего уха. Умел почитать начальство. Нет, Михаил Александрович, этим даром вы решительно не наделены.

Уйдя с головой в хлопотливую и многостороннюю деятельность, Бонч-Бруевич не закрывает глаза на происходящее вокруг. По утрам, еще до рассвета, на петроградских улицах выстраиваются длинные очереди у булочных, мясных и бакалейных лавок, у дровяных и угольных складов. Бледные, угрюмо безмолвные женщины, старики, подростки. И сами улицы выглядят мрачно: пустые витрины, облезшие фасады.

В Твери слухачи записывают последние сообщения о боях у Вердена, о налетах «цеппелинов», о вступлении Италии в войну...
— Кажется, будто война всегда была и никогда не кончится,— признался один из радистов.

Множатся тревожные слухи — о бездарности верховного командования, ужасающей неподготовленности, казнокрадстве, потерях. Офицер, возвращавшийся в действующую армию из госпиталя в Твери, уверял, что порой из-за недостатка патронов солдатам приходится стрелять из винтовок по очереди. Строевые не верят штабным, офицеры — старшим командирам. А больше всего ненависти и недоверия у солдат.

— Завелась какая-то неуловимая, разъедающая армию порча,— говорил фронтовик с нескрываемой горечью.— Пока что солдаты повинуются, но угрюмы, и черт их знает, что у них на уме...
Что у них на уме, стало известно очень скоро. Шел 1917 год.


М. А. Бонч-Бруевич после окончания Николаевского инженерного училища (1909 г.).
Первая «лаборатория» в саду киевского дома Бонч-Бруевичей (1905 г.). Михаил Бонч-Бруевич (слева) с братом Юрием и сверстниками.
Военный инженер штабс-капитан В. М. Лещинский, начальник Тверской радиостанции.
Мемориальная доска в честь М. А. Бонч-Бруевича на здании НРЛ.
1926 г. Подъем мачты для радиостанции на крыше здания в Нижнем Новгороде.
А. М. Горький во время посещения Нижегородской радиолаборатории в 1928 г.
Старший лаборант НРЛ А. А. Круликовская собирает 100-киловаттную лампу.
Людмила Ильинична и Алексей Николаевич Толстые, Михаил Александрович и Александра Алексеевна Бонч-Бруевич на отдыхе в Сухуми (1936 г.).
М. А. Бонч-Бруевич у созданной им 100-киловаттной лампы.

скан статьи с картинками в копилке. 1.5мега
http://vif2ne.ru/nvk/forum/files/Maler/(090824040756)_Bonch-Bruevich_IR7_86.pdf