Вот интересная статья попалась. Чуток и про историю развития в СССР есть.
Здравия желаю!
"Мифы о боевых искусствах
Миф занимает в жизни цивилизованного человека совершенно неподобающее место. «Благодарить» за это следует новый — цивилизованный — тип информационного обмена, исключающий для среднестатистического члена общества всякую возможность критического анализа ежедневно закачиваемой в него порции информации. Не задаваясь декадентским вопросом «кому и зачем это нужно», постараемся понять, как соотносятся между собой миф и реальность в области боевых искусств?
Мифологема «боевых (или воинских) искусств» сформировалась после Второй мировой войны в так называемом «свободном мире». Основу ее составляет широко растиражированная история триумфального выхода на рынок физической и духовной культуры развитых стран «восточных единоборств» как многоликого, но в сути своей единого потока. Эта история завершилась к настоящему моменту появлением миллионов белых, черных и прочих адептов каратэ и айкидо, ушу и вьетводао, тхэквондо и муай-тай — на материальном, зримом уровне, а также генерацией западного ответа — кикбоксинга или фулл-контакта на уровне развития идеи, в процессе соревнования (или желанного сближения) духовных векторов полусфер Земли.
На этой почве пророс цветочек — образ нового «героя», которым голливудская и прочие фабрики киногрёз взламывают души зрителей от трех лет и старше, призывая отождествлять себя с ним в процессе сопереживания. Жизненный путь реального киноактера также стал частью этой мифологемы, судьба Брюса Ли или Джекки Чана, Сильвестра Сталлоне или Арнольда Шварценегера, Жан-Клода ван Дама или Чака Норриса в массовом сознании теперь неотделима от судьбы его персонажей.
В итоге обыватель программируется на следующий вывод: мастером боевых искусств может стать любой, кому не лень. Вот именно, кому не лень искать наставника или хороший учебник, упорно тренироваться, прогрессировать в технике и силе, участ-вовать в соревнованиях, сдавать экзамены на цветные пояса. Потом можно начать крушить злодеев и защищать Добро, но еще лучше — сниматься в кино. И если я, говорит обыватель, пока не нашел времени и желания для этого, сможет другой желающий. При этом, естественно, исходят из западного представления о мастере боя — это самый быстрый и сильный, самый техничный и волевой, проще говоря — индивид, обладающий наибольшими материально подтвержденными достоинствами, репрезентативная личность западной мифологемы «боевых искусств».
То, что массовое сознание в нашей стране отождествляет с восточными боевыми искусствами, пришло в Россию на 90 процентов с Запада, не с Востока. Все эти белые штаны и черные куртки с цветными застежками были там уже пережеваны и подогнаны под уровень восприятия цивилизованного «общечеловека». Внедрение мифологемы боевых искусств (сформированной, повторяю, на Западе) в советское общество конца 70-х годов походило на эпидемию григша (вплоть до эстрадных представлений, садистских анекдотов и кинобоевиков типа «Пираты XX века»). Затем последовало радикальное вмешательство властей в виде известной статьи уголовного кодекса и показательных судебных процессов, сбившее температуру и сделавшее болезнь скрытой. Потом грянул новый приступ массовости конца 80-х и, наконец, наступило нынешнее стабильно-неопределенное состояние.
Единственное режущее глаз отличие нашей мифологемы от западной — некий оттенок обиды за то, что каратэ придумали не в России. Обида эта не имела под собой никакого реального основания хотя бы потому, что «придумали» каратэ совсем не в Японии (старинное прочтение иероглифов «кара тэ» означало «китайская рука»), и охватила обида не специалистов (которые общественным мнением редко когда интересуются), а приобщенных — спортивных функционеров и культуртренеров, разра-батывающих военно-патриотическую тематику. Именно в их среде на уровне эмоций или наукообразных фактов были развиты два положения: во-первых, для нас это дрыгоножество не приемлемо в принципе (антропология не та и погодные условия иные, одежда не позволяет), во-вторых, это дрыгоножество на Руси всегда было и даже раньше, чем в Китае. Соответственно, появилось немало статей вроде «Пластуны против ниндзя» и анекдотов типа «с голым кулаком на шашку».
Сия полемика велась, однако, внутри рассматриваемой мифологемы, с полным одобрением ее постулатов. Информация об экзотических единоборствах черпалась при этом не из восточных первоисточников, а из рекламных и методических книг уровня «Каратэ для начинающих» или от приезжавших время от времени миссионеров модернизированных «под Запад» стилей. Поэтому искаженный (читай: цивилизованный) взгляд на боевое мастерство прекрасно прижился в массовом сознании нашей страны.
Теперь уже и на Западе, и в России, и на самом Востоке упорно замалчивается тот факт, что боевое мастерство было, есть и всегда будет уделом элиты, достоянием очень немногих людей. Массовая популярность стиля — верный признак его деградации. Гордая аксиома «каждый славянин был воином» абсолютно не противоречит этому утверждению, вспомним статью недавней Конституции СССР: «Защита Отечества является почетной обязанностью граждан». В традиционном обществе в дни решающих испытаний любой мужчина становился ополченцем, поскольку альтернативной службы, как и двойного гражданства, такое общество не имело и иметь не могло.
Но профессиональный воин — это совсем иная категория, иной образ жизни, качественно иная боеспособность. Именно среди профессионалов появлялись мастера боя, способные прозреть его одухотворенность, достичь в нем высот самореализации, гением своим вывести схватку на качественно новый уровень. Если только были соответствующие основания: жизненная сила и доблесть в сочетании с мудростью и природными способностями.
Интернациональный признак мастерского понимания боевого искусства — признание его священной духовной сути. С той оговоркой, что «духовность» на Западе и на Востоке далеко не одно и то же.
Дохристианский Запад, языческий дух которого вновь пробудился во времена Ренессанса и торжествует ныне во всем цивилизованном мире, попытался соединить чувство дисциплины, солидарности и верности («право оружия») римлян с бешеной одержимостью кельтов и германцев («берсерки, воины-звери»). Именно этот идеал торжествует в кинематографе: великолепная техническая подготовка, четкое планирование, богатое материальное обеспечение положительного героя плюс его личная способность вервольфа пробудить в себе зверя на время решающей схватки в финале. В самом же бою реализуется принцип, открытый еще Эпаминондом: концентрация сил в решающей точке. Сумей подготовиться, собрать силы, получше вооружиться, правильно выбрать решающую точку, и успех тебе обеспечен.
Для людей Запада спорт — это единственно понятный способ индивидуальной подготовки. Традиционное боевое искусство для них — нонсенс, оно существует в другом, нецивилизованном измерении.
Отметим в этой связи, что уже в Древней Греции понимали резкое отличие пути атлета от пути воина. Сошлемся на Плутарха: «телесные качества и образ жизни атлета и солдата во всем отличны... атлеты долгим сном, постоянной сытостью, установленными движениями и покоем стараются развивать крепость тела и сохранить ее, так как она подвержена переменам при малейшем нарушении равновесия и отступлении от обычного образа жизни; тело солдата, напротив, должно быть приучено к любым переменам и превратностям, прежде всего — способно легко переносить недостаток еды и сна».
Современный «спорт высших достижений» отрывает атлета от реальности еще дальше, создав особую искусственную реальность, новое пространство для человеческой деятельности вокруг материального, зримо-приземленного успеха. Идеология спорта (об его духовности говорить не приходится) — достижение результата любой законной ценой, игра по правилам. В жизни вне правил даже самый успешный атлет чувствует себя крайне неуютно, речь идет не только об уличной драке или войне. Оставляя силы, душевный подъем, азарт схватки в искусственном и бездуховном, но предсказуемом и понятном пространстве спорта, атлет возвращается в реальность жизни без присущего спортивному лидеру самоконтроля и уверенности в себе.
Конечно, сила и выносливость, координация движений и быстрота реакций остаются с подготовленным по-западному человеком. Но они как бы отчуждаются от личности, становятся материальными инструментами для борьбы за победу, подвер-женными износу, порче, утере. Теперь у цивилизованных людей не вызывает ни удивления, ни сожаления насилие над собственным телом с помощью химического арсенала, средств современной медицины и психологии. Идея киборга, получеловека-полуробота уже витает в умах, и, вполне возможно, реализуется по-тихоньку в каких-нибудь засекреченных лабораториях.
Миф линейного прогресса, неуклонного движения к материальному благополучию и душевному комфорту светлого будущего из страшного темного прошлого через несовершенное настоящее, чужд традиционной восточной культуре. Цикличность времени, пульсирующая Вселенная, неизменно возвращающаяся к своему истоку, сосуществование равноценных первопринципов Инь и Ян, органическое единство микрокосма и макрокосма, соединенность личности и социума — таковы основы мировоззрения, главной темой которого стало равновесие, идеальным образцом — седая древность.
По мысли китайцев (а вся дальневосточная культура — производная от китайской) человек несет во Вселенную организующее начало (вэнь), которое нуждается в дополнении-противовесе, искусстве разрушения (ушу). В этой паре боевое искусство служит инструментом регуляции не только социальных, но и космических процессов, а его высшие достижения равноценны высотам «гражданской» культуры, творчества, духовности.
Восток склонен одухотворять любое человеческое действие, доводя его до вселенского уровня значимости. Любое мастерство священно: плотника и кузнеца, врача и архитектора, полководца и кулинара, музыканта и художника. Поэтому ни у кого в Китае, Японии или Корее не вызывает удивления тот факт, что занимаясь боевым искусством (и только им одним) можно достичь святости, выйти за границы человеческого «Я». Достичь абсолютной непобедимости в соответствии с восточной традицией не значит истребить всех противников. Такая победа является временной, ограниченной, она не привлекает мудреца. Слиться с Путем мироздания, ощутить противника как часть самого себя, сделать его меч своим собственным — вот задача для идеального воина.
Разумеется, этот идеал не прожил бы и одного поколения, тем более не стал бы стержнем тысячелетней традиции, не подтверди он безусловно свою практическую ценность. «Тот, кто умеет сражаться, управляет противником и не дает ему управлять собой» — чеканная фраза Сунь-цзы выражает суть ушу, позволяет понять, почему физическая кондиция или техническое мас-терство бойца не считались залогом успеха в бою.
«Если сильный бьет слабого, быстрый — медленного, это результат природных способностей, а не искусства. Когда же старик побеждает нескольких молодых, это не объяснишь их нерасторопностью». Говоря языком современным, именно особое со-стояние психики дает седому патриарху возможность оставаться неоспоримо лучшим бойцом школы, позволяет ему предугадывать атаку еще на этапе оформления намерения, играть с нападающими как кошка с мышью, постоянно оказываясь чуть впереди их в реализации замыслов.
Но традиция это не только духовность, расцветающая в каждом новом ее носителе, это еще и форма как способ передачи 'знания от «преждерожденного» к последователю. В древности на Востоке обучение боевому искусству было уподоблением ученика мастеру, попыткой встроиться, изменяя в себе то или это, в состояние идеального воина. Поэтому современный вопрос: «Каким стилем занимаешься?» был бы тогда просто непонятен.
Школы боевых искусств как форма передачи традиции стали появляться в Китае, Корее, Японии не так давно, лишь в XVI—XVII веках, но и тогда техника боя, тактические изыски, методы тренинга не считались особо важной темой: «Сначала настоящий человек, затем истинное знание». Любое движение, серия приемов или формальный комплекс были, в первую очередь, инструментами для воспитания человека. Через сложный ассоциативный ряд, порождаемый пышными названиями тех-нических действий, через философскую обоснованность изме-нений и превращений, через ясное, сосредоточенное переживание движения пробивались мало-помалу ростки нозого сознания — сознания мастера.
Новые времена с их социальными потрясениями, внедрением чуждых идей и прямыми военными интервенциями стали тяжелым испытанием для традиционных боевых искусств на Вос-токе. Поражение китайского «боксерского» восстания очевидно подтвердило элитный характер ушу; подготовить боеспособную армию, на равных сражающуюся с западными оккупантами, мастера не смогли. Репрессии «культурной революции» заставили эмигрировать многих китайских специалистов, неизмеримо большее число свели в могилу...
Но тяжелее всех других напастей оказалась современная ситуация, когда искусства будо и ушу стали предметом экспорта дальневосточных стран, статьей их финансового дохода и яркой деталью государственного имиджа. Современные оспортивленные виды ушу, каратэ, тхэквондо и прочих искусств есть выхолащивание воинской традиции Востока, а не сохранение оной. Происходит внешне малозаметная подмена содержания терминов, размывание их первоначального смысла, полностью извращающая суть явления. Так вместо боевого искусства, ценного и всегда уникального движения человеческого духа, возникает единоборство-спорт, веселое, острое и безопасное для здоровья времяпрепровождение одних, способ зарабатывания на жизнь других.
Поворот происходит сам собой, вряд ли кто-то специально старается разложить собственную традицию. Получается, однако, неплохо, и популяризация, пропаганда и прогресс убивают дух искренности воина надежно и безошибочно. Стали продавать модернизированные варианты стилей, с четкой иерархией разрядов (чего в традиционных прототипах отроду не было), т.е. набором техники для каждой ступени, с чемпионатами и судейством. Вспомним историю появления тхэквондо, колоссальные инвестиции в развитие и пропаганду этого спорта, массированные атаки на МОК с целью сделать его олимпийским видом. Вспомним китайское спортивное ушу, с его гала-чемпионатами и сотнями формальных комплексов, походящих на упражнения художественной гимнастики. Вспомним японские «сверхбоевые» экспортные варианты каратэ, в правилах которых исключены самые жизненные и эффективные удары. Многое можно вспомнить...
Казалось бы, Запад побеждает на поле битвы идей, привычно превращая его в рынок, покупая и препарируя для удобства потребления духовный импульс тысячелетней традиции. Но удобная для восприятия внешняя форма не вмещает внутренней сути восточных боевых искусств, и Западу это взаимопроникновение культур практически ничего не добавило (если не считать ван-даммовского поперечного шпагата). Есть, конечно, и белые специалисты будо, но они, если хотите, выродки, люди, сменившие привычное мировоззрение на восточное, вросшие в чужую традицию всей глубиной души.
Сама же традиция так и осталась на Востоке, несмотря на повсеместное государственное и рыночное противодействие ее существованию. Люди с удовольствием смотрят пекинские и гонконгские ленты с их неуязвимыми и гуттаперчевыми, как Чип и Дейл, героями, но понимают — это оперное (ныне кинематографическое) ушу. А настоящий мастер в кино не снимается, он работает кондуктором в автобусе или сторожем угольного склада и не рвется к миллионным гонорарам и сотням учеников — не тот у него уровень запросов. И любой здоровяк, даже олимпийский чемпион там знает, что не нужно задевать этого дедушку, а то будет — непонятно как — очень больно и страшно.
Следует понять, что традиционное восточное боевое мастерство останется исключительно с людьми той культуры, причем с людьми редкими даже на муравьином Востоке, с людьми, неспособными к идейной экспансии. Следует понять и реальную цену имитаторов, осуществляющих коммерцию на экзотике — и не тратить на них время и силы.
