Тогда же он услыхал рядом с собой, за кучей хвороста,
испуганно-недоуменный крик:
-- Отдай, проститутка! Кому говорю!
Как в детстве камень с обрыва Устиньина лога, Алексей с силой швырнул в
грузовики "лимонку" и прыгнул за кучу хвороста. Он не услыхал взрыва
гранаты, потому что все вокруг грохотало и обваливалось и потому что из-за
хвороста к нему задом пятился кто-то из курсантов, ведя на винтовке, как на
привязи, озаренного отсветом пожара немца в длинном резиновом плаще и с
автоматом на шее. Клонясь вперед, тот обеими руками намертво вцепился в
ствол СВТ, а штык по самую рукоятку сидел в его животе, и курсант снова
испуганно прокричал: "Отдай!" -- и рванул винтовку. В нелепом скачке немец
упал на колени и, рывком насаживаясь на полуобнажившийся рубиново-светящийся
штык, запрокинул голову в каком-то исступленно-страстном заклятье.
-- Lassen sie es doch, Herr Offizir. Um Gottes willen! (Оставьте,
господин офицер. Ради бога!)
Ни на каком суде, никому и никогда Алексей не посмел бы признаться в
том коротком и остро-пронзительном взрыве ярости и отвращения, которое он
испытал к курсанту, разгадав чем-то тайным в себе темный смысл фразы
поверженного немца.
-- Стреляй скорей в него! Ну?! -- стонуще крикнул он, и разом с глухим
захлебным выстрелом ему явственно послышался противный мягкий звук, похожий
на удар палкой по влажной земле.
