|
|
От
|
Юрий Житорчук
|
|
|
К
|
Паршев
|
|
|
Дата
|
15.10.2009 17:23:56
|
|
|
Рубрики
|
WWII; 1941;
|
|
Re: Я конечно...
>Да Господь с Вами. Он на этой карте просто под немецким названием Jungbunzlau
Согласился.
>>Но самое главное, что, по крайней мере, уже в 1937 году не было никакого политического и экономического доминирования Франции на континенте. А уж после аншлюса Австрии политическое и экономическое доминирование явно перешло к Германии.
>А СССР ?
Не понял? А разве в Европе 1937 года СССР доминировал в экономическом или политическом плане?
Так что там насчет Франции?
>>Если говорить о военном доминировании, то опять же доминирования Франции не было, поскольку французы придерживались оборонительной стратегии, а Германия экспансионистской стратегии.
>А СССР? Со своим союзником Чехословакией?
В 37 году франко-советского военно-политического союза фактически уже не было. А какой союз был с Чехословакией показал Мюнхен.
>> Основной причиной конца политики умиротворения был взрыв общественного негодования в Англии захватом немцами Чехии.
>Ой, я Вас умоляю.
То-то 15 марта Чемберлен заявил:
«Естественно, что я горько сожалею о случившемся. Однако мы не допустим, чтобы это заставило нас свернуть с нашего пути».
И только после бури негодования 17 марта Чемберлен вдруг отказался от уже готового доклада и что-то процедил, что он больше не допустит захватов со стороны Гитлера. Однако 20 марта Гитлер послал ультиматум Литве по Клайпеде, а Чемберлен, вместо того чтобы кулаком по столу стукнуть, этого факта вновь не заметил.
Да и гарантии, данные Чемберленом Польше, были не более чем пропагандистским блефом.
А вот, например, как английский историк Тейлор описывает в своей монографии «Вторая мировая война» причину того, почему Чемберлен был таки вынужден объявить войну Германии:
«Палата общин была сильно обеспокоена, ее члены, во всяком случае большинство из них, безусловно признавали обязательства Англии перед Польшей. Они не думали, что эти обязательства — пустой дипломатический жест, не понимали, что нет возможности ей помочь. Знали только, что для Англии это вопрос чести.
К вечеру 2 сентября стало ясно, что, если не объявить войну, правительство падет на следующий день. Члены кабинета были солидарны с палатой общин. Позже, вечером, они организовали сидячую забастовку, отказываясь разойтись, пока не будет принято решение. Чемберлен тихо сказал: “Да, джентльмены, это война”. Галифакс недовольно отметил в дневнике: “Во всем этом, по-моему, проявились худшие стороны демократии”».
У Чемберлена не оставалось выбора. Он должен был либо объявить войну, либо уйти в отставку. Но и в этом случае войну Германии все равно объявил бы его приемник. Но приемник, которым мог стать Черчилль, скорее всего, начал бы воевать с фашистами всерьез.
О том, насколько в этот момент времени ситуация в Лондоне приняла взрывоопасный характер прекрасно видно из записи телефонного разговора, состоявшегося 3 сентября между Галифаксом и Боннэ:
«Если премьер-министр появится там (в парламенте, — Ю.Ж.) без того, чтобы было сдержано обещание, данное Польше, то он может натолкнуться на единодушный взрыв негодования, и кабинет будет свергнут».
Так что еще как влияла в Англии общественность на проводимую правительством политику.