|
|
От
|
Рядовой-К
|
|
|
К
|
All
|
|
|
Дата
|
22.11.2009 22:21:13
|
|
|
Рубрики
|
WWII; Армия;
|
|
ГебирцЯгеры на Кавказе. Отрывок 1-й.
Высокогорные боевые действия на Кавказе
26 мая полковник резерва ГЕРМАН ХОФЕР по приглашению общества офицеров и Зальцбургского музея истории вооружений сделал доклад по этой теме.
Этот доклад с любезного разрешения полковника резерва ГЕРМАНА ХОФЕРА записывался гауптманом. БЕРНДОМ ХАБЕРОМ.
В директиве № 41 от 05.04.1942 Гитлер указывал оперативные цели ведения войны на 1942 год на востоке: "Поэтому все имеющиеся силы нужно объединить для основных операций на южном фланге Восточного фронта с целью сначала уничтожать противника перед р. Дон, а затем захватить нефтеносные районы Кавказа и основные горные проходы через Кавказский хребет."
В ходе подготовки к штурму Кавказа приказывалось сформировать Высокогорные егерские батальоны. Хофер находился после ранения весной 1942 года в звании гауптмана при резервном корпусе в Гласенбахе, когда он услышал, что ищут добровольцев. Он представил свои документы. В Риденбургской казарме затем собирались примерно 400 добровольцев. Командир приказал построиться. На вопрос, кто из добровольцев бывал уже в горах с высотами более чем 1.000 м, половина построившихся ответила, что не бывали ни разу; на вопрос, кто умеет передвигаться на лыжах, ответило еще меньшее число построившихся. Мотивации, по которым многие хотели вступить в Высокогорный егерский батальон, были очень разнообразными; некоторые хотели просто однажды испытать кое-что иное.
Полковник Хофер рассказывал:
"Затем я перевелся из Гласенбаха в Берхтесгаден. Примерно 31.06 или 01.07.1942 года прибыл новый командир 2-го Высокогорного егерского батальона. Это был этот майор Пауль БАУЭР, который прославился в Гималаях (прежде всего, на Kангчендзонге и Нанга Парбат). Мы затем переехали в Ватеннер Лиц, где я принял под свое командование 4-ю роту 2-го Высокогорного егерского батальона, состоящую из моих сверстников. 2-й Высокогорный егерский батальон состоял в целом из 5-ти высокогорных егерских рот, причем каждая рота имела удвоенный личный состав (в целом примерно 400 человек) и могла, таким образом, независимо выполнять любую боевую задачу. Рота состояла из управления роты, саперного подразделения и подразделения связи, 3 егерских взводов, 1 взвода тяжелых пулеметов sMG, 1 взвода тяжелых минометов sGrW, вьючно-транспортной команды, транспортного подразделения и подразделений походных кухонь.
Уже на следующий день мы пешим маршем передислоцировались к "Берлинской хижине" для 14-дневного альпийского обучения. Оттуда пешим маршем перешли далее в Инсбрук, где мы были размещены примерно, на две недели в "Казарме Евгения". Тем не менее, до нашей отправки на восточный фронт рота не могла самостоятельно тренироваться. Недостающим личным составом и тяжелым вооружением мы доукомплектовывались постепенно. Только незадолго перед выступлением рота была укомплектована полностью.
Перевозка по железной дороге на восточный фронт продолжалась с 06.08 по 17.08.42. Каждая рота была погружена в отдельный эшелон. С нами ехали, по-моему, 2 дивизии альпийских стрелков, которые также перевозились в направлении Кавказа. На станциях, где мы останавливались, возникала дикая неразбериха: это была единственная возможность для получения пищи. Так как никто точно не знал, когда поезд двинется дальше, случалось и так, что еда выдавалась в тот момент, когда поезд снова продолжал движение. Здесь спасало только быстрое вскакивание в уходящий поезд.
Мы чувствовали на себе действия партизан в тылу Восточного фронта, подрывы железнодорожных путей и нападения на эшелоны были обычным явлением. Во время остановок эшелона едва ли существовала возможность поддерживать контакт с отдельными людьми из моей роты.
Наконец, 17.08.1942 мы прибыли в Таганрог на побережье Черного моря. Там мы смогли один день отдохнуть, прежде чем боевые подразделения батальона были отделены от подразделений снабжения. Далее мы перевозились в почтовых автобусах в 40 °C жару. Теперь давало о себе знать нерегулярное продовольственное снабжение и наслаждение от родниковой необработанной воды. Хотя и было запрещено, чтобы мы пили неподготовленную воду, но из-за жары люди не очень заботились об этом. Многие из моих людей страдали от расстройства желудка. 25.08.1942 мы прибыли в Теберду. Там находилось командование и штаб 1-й горнопехотной дивизии. Моя рота прибыла последней и сначала оставалась в Tеберде как резерв дивизии. На следующий день прибыл связной. Рота должна была следовать 27.08 за батальоном в Аксаутскую долину. Мы должны были идти без вьючных животных - т.е. взятое с собой продовольственное снабжение должно было нестись солдатами - с боеприпасами и тяжелым вооружением через Мухинский перевал высотой 2749 м. Это было первое высокогорное задание для людей, которые были ослаблены трехнедельным расстройством желудка. К этому еще добавлялось то, что было очень жарко. Можно себе легко представить, как рота - разбитая на подразделения и маленькие группы, двигалась к своей цели. С полудня самые сильные оставляли свои рюкзаки, возвращались назад и помогали своим менее выносливым товарищам. Несмотря на трудности в пути вся рота собралась вместе вечером в лагере для ночевки.
Когда уже хотели поджарить на костре овцу, снова прибыл связной из батальона и приказывал роте, чтобы она немедленно продолжила марш далее до командного пункта батальона. Ко всему прочему, для полного счастья, пошел дождь, и мы должны были в пути неоднократно пересекать горный поток. Полностью промокшая до костей рота достигла, наконец, командного пункта батальона в опорном пункте "D". Командир батальона уже отправил передовой отряд на Кара-Кайскую зазубрину, чтобы разведывать пути подъема к ней, и возможности для нанесения удара во фланг Марухского перевала. 01.09 я получил от командира батальона приказ подняться 02.09 с передовым дозором (примерно 10 человек) на Кара-Кайскую зазубрину (на высоту примерно 3. 400 м), чтобы разведать возможности нанесения удара по перевалу и подготовить для этого атаку моей роты. За нами следовали следующие 10 человек как носильщики. Прокладывали так же телефонный кабель. Поэтому я был уверен, что только я со своей ротой буду один выполнять это задание. Подъем к зазубрине был очень труден: он вел нас сначала через плотный густой кустарник из кустов рододендронов и берез и затем далее по примерно 45-ти градусному крутому склону через галечную осыпь и груды камней. Люди несли тяжелые рюкзаки и скользили при каждом шаге назад. Для подъема на перепад высот в 1.500 м обычно требуется до 5 часов временных затрат. Наш подъем продолжался с 05.00 ч. до 18.00 ч. Перед самой зазубриной нужно было переходить через относительно плоский ледник. Последний участок пути вел наверх через крутые скальные пирамиды и по снежной стенке вверх от ледника.
Около час в 18.00 ч. мы были на зазубрине. Сама зазубрина была в тумане. Шел снег. Видимости не было никакой. Передовой отряд батальона выкопал на зазубрине снежные пещеры, в которых мы проводили ночь.
На следующий день мы осматривались на зазубрине. В 07.00 ч. прибыло линейное подразделение связи, организовало и развернуло телефонный пункт связи для связи с батальоном. Горные проводники разведывали возможные пути передвижения в направлении цели наступления. Нечего было и думать о том, чтобы двигаться через скальный обвал под зазубриной. Поэтому мы должны были обойти это место по краевой расщелине. Мы начали с прокладки страховочного каната со и вырубки ступенек во льду на восточной стороне зазубрины и установки веревочной лестницы для спуска на ледник на западной стороне зазубрины. Во второй половине дня туман рассеялся. Южный Марухский ледник лежал перед нами. Ледник казался хорошо проходимым в направлении к перевалу (перевал находился примерно в 2,5 км от нас прямой линии), хотя и имел трещины, так что каждое подходящее по нему к перевалу подразделение, оказывалось на нем как на блюдечке перед обороняющимся на перевале гарнизоном. Если мы намеревались приблизиться к перевалу, то для начала мы должны были овладеть обеими скальными вершинами, находящимися над перевалом справа от ледника (I 120 и I 121).Однако, сделать это днем было невозможно и означало бы отправиться прямо в мышеловку. Я изготовил эскиз местности с обеими скальными вершинами. Далее я отправил в разведку нашего горного проводника (фельдфебеля Гугганига, который получил позже рыцарский крест и погиб на восточном фронте) во главе разведгруппы из 6 егерей. Он имел задание разведать возможности передвижения по леднику и пути подъема на вершину I 120, а также способы занять скальную вершину I 120.
Так как 2 роты нашего батальона и 1-й батальон 98-го горно-егерского полка должны были наступать, был издан письменный приказ по батальону, который также был вручен моей группе управления в долине. Этот приказ однако не попал ко мне. Командир батальона находился в это время на зазубрине и отдал мне устно приказ о наступлении 05.09.42. Однако, он не сообщил мне, что за моей ротой была на подходе также 3 рота батальона. Очевидно, он был убежден, что я знал об этом на основании письменного приказа, которого я так никогда и не получил. Таким образом, это событие было пропущено при устной договоренности. Немного позже это создало угрозу успеху моего наступления.
В 19.00 ч. офицеры моей роты, присутствовали при получении приказов, причем я задал им вопрос, как они намеренны выполнять поставленную задачу. Было ясно, что приближение роты к цели наступления через ледник и пересечение стены на пути к скальной вершине I 120 в течение дня необходимо было исключить. Моя рота постепенно сосредоточилась на зазубрине. В туман и снегопад я инструктировал командиров взводов посредством изготовленного мной эскиза местности. Еще в то время, когда продолжалось обсуждение, прибыли двое связных от разведгруппы. Они сообщили, что вершина I 120 не была занята вражескими подразделениями, и она сейчас ее заняла наша разведгруппа.
Это было около 20.30 ч. Я послал командиров взводов назад в свои подразделения, что дало возможность им нагнать их еще на зазубрине. Они должны были начать спуск через боковые расселины на ледник. Сам я между тем лег немного вздремнуть, а затем начал спускаться на ледник за последним взводом. В 01.00 ч. последние солдаты были еще только на спуске на ледник. Спуск на ледник занял полные 4 часа. Первая задержка получилась при подъеме на зазубрину: высеченные во льду ступеньки обломились, люди скользили назад, вследствие чего страховочные канаты были вырваны. Также перил из канатов для спуска на ледник были явно недостаточно: люди поскользнувшись, промахивались мимо ступенек и падали, так как не имели свободных рук, руки были заняты, люди должны были взять с собой все оружие и боеприпасы. Несмотря на несколько падений спуск прошел до некоторой степени удовлетворительно. Я, во всяком случае, должен был бы предусмотреть здесь вторую или третью возможность спуска.
После спуска по боковой расселине, рота хорошо продвигалось вперед. Однако, из-за предшествовавших подъема на зазубрину и спуска через боковую расселину, люди совершенно выбились из сил. Я неоднократно возвращался назад и подгонял их к дальнейшему продвижению. После спуска и перехода через ледник путь проходил далее через скальную стенку наверх к скальной вершине I 120. Тем не менее, связные, которые служили нам проводниками, пропустили место подъема, что повлекло за собой новую потерю времени. Когда я пересекал ледник, было уже 06.00 ч. Минометная группа с двумя минометами не успевала больше по времени пересечь ледник затемно, и заняла согласно моему приказу огневую позицию в одной из впадин на леднике. Русские тем не менее обнаружили угрозу и открыли огонь. Поэтому неожиданность атаки удалась только частично. После подъема на I 120 я разрешил оставить там рюкзаки, с тем чтобы люди получили большую свободу передвижений перед атакой. Когда я случайно оглянулся на зазубрину, я заметил целый взвод, который вереницей энергично двигался через ледник: эффект внезапности был теперь уже полностью потерян! Русские сразу же открыли огонь по 3-й роте. Она передвигалась, укрываясь во впадинах и расселинах на языке ледника. По прибытии на скальную высоту I 120, я уже мог слышать шум боя и видеть подходящие к перевалу с севера, со стороны Марухской долины, подразделения 1-го батальона 98-го горно-егерского полка. Около 09.00 ч. я организовал дальнейшее наступление на скальную вершину I 121 по узкому скальному гребню. Заняв соответственно обе стороны гребня, 2 пулеметных расчета и снайперы держали позиции русских под огнем. Я снова отправил вперед горного проводника с его группой. После трудного лазанья по рваному ребру они вплотную подобрались к скальной вершине I 121. Около 10.00 ч. они забросали позиции русских ручными гранатами и в ближнем бою овладели вершиной I 121.Этим были созданы предпосылки для флангового удара по Марухскому перевалу.
Для дальнейшей атаки перевала я отправил один взвод правее (севернее) и два взвода южнее высоты I 121 на перевал. Спуск по крутым кулуарам к перевалу снова продолжался часами. К сожалению, при спуске погибли командир одного из взводов и унтер-офицер. Это длилось слишком долго, и я продвинулся с одним взводом вперед до края одной из террас, где хотя и были оборудованы русские позиции, однако не были заняты. Мы держали русский гарнизон перевала под постоянным фланговым огнем, однако же русские оставались на своих позициях на усеянном каменными глыбами пространстве седловины перевала и оказывали сильное сопротивление. Части 3-й роты заняли позиции на леднике и блокировали огнем южный выход с перевала. Наступлением 1-го батальона 98-го горно-егерского полка и моими фланговыми действиями русские были блокированы. К 16.00 ч. все русские комиссары и офицеры были уничтожены. Огонь с флангов и непрерывное фронтальное наступление достигли результата. К 17.00 часам гарнизон перевала капитулировал (примерно 400-500 пленных, 60-80 погибших). Затем я должен был вернуться еще раз назад с моей ротой, чтобы забрать оставленные на вершине I 120 наши рюкзаки. Уже в темноте мы снова вернулись на перевал, где и переночевали.
Решающим для этой операции было занятие нами обоих, расположенных на фланге перевала, скальных вершин I 120 и I 121. Было совершенно непонятно, почему русские отказались от занятия скальной вершины I 120. Потери моей роты составили 5 погибших, которые и были похоронены нами на перевале. Был сооружен обелиск, который, однако, позже был разрушен русскими.
4-я рота расположилась гарнизоном на перевале. Мы проводили ночи в низких (по пояс) каменных блиндажах, которые только временно могли служить защитой от дождя. Подстилкой служили нам шкуры мертвых русских лошадей. Мы должны были попеременно подпирать дождевые брезенты с помощью стволов автоматов, чтобы дождевая вода стекала с них. Кроме того, ночью на перевале начались заморозки. Только 15.09.42 мы получили первое продовольственное снабжение; с помощью вьючных лошадей продовольствие доставили на перевал. Состояние продовольственных запасов было ужасным после длительной транспортировки. Затем мою роту сняли с перевала. Мы передислоцировались в Архызскую долину, заняли один населенный пункт, из которого мы обеспечивали удержание двух опорных пунктов (в двух горных проходах). В середине октября начался снегопад. За короткое время высота снежного покрова достигла более полутора метров. Перевал был оставлен.
После катастрофы под Сталинградом Группа армии A оставила Кавказ и отошла на предмостные укрепления по реке Кубань. Высокогорный егерский батальон 2 в конце декабря 1942 года был расформирован, а его личный состав передали в 1-ю и 4-ю горно-пехотные дивизии. Я сам был откомандирован на учебные курсы командиров батальонов в Антверпен и служил после его окончания в Миттенвальде инструктором. Это продолжалось весь 1943 год. Весной 1944 я должен был в третий раз ехать на Восточный фронт. На этот раз уже как командир батальона."
Азм есъм. http://www.ryadovoy.ru