И тече на место Кузмище киянинъ: "Оли нетуть князя, убиенъ!" И
почаша прошати Кузмище: "Кде есть убить господинъ?" - и рекоша:
"Лежить ти выволоченъ в огородъ, но не мози имати его! Тако ти молвять, вси хочемы и выверечи псомъ! Оже ся кто прииметь по нь, тотъ нашь есть ворожьбить и того убьемъ!" И нача плакати надъ нимь Кузмище: "Господине мои! Како еси не очютилъ скверныхъ и нечестивыхъ, пагубоубииственыих ворожьбить своихъ, идущихъ к тобе? Или како ся еси не домыслилъ победити ихъ, иногда побежая полкы поганыхъ болгаръ?" - и тако плакася и. И прииде Амбалъ ключникъ, ясинъ родомъ, тотъ бо ключь держашеть у всего дому княжа и надо всими волю ему дал бяшеть. И рече, вьзревь на нь,
Кузмище: "Амбале, вороже! Сверзи коверъ ли, что ли, что постьлати или чимъ прекрыти господина нашего". И рече Амбалъ: "Иди прочь! Мы хочемь выверечи псомъ". И рече Кузмище: "О еретиче! уже псомъ выверечи! Помнишь ли, жидовине, вь которых порътехъ пришелъ бяшеть? Ты ныне в оксамите стоиши, а князь нагъ лежить, но молю ти ся: сверьзи ми что любо!"
- и сверже коверъ и корзно. И, обертевъ и, и несе и в церковь, и рече: "Отмъкнете ми церковь!" - и рекоша: "Порини и ту вь притворе, печаль ти имъ!" - уже бо пьяни бяхуть. И рече Кузмище: "Уже тебе, господине, поробьци твои тебе не знають; иногда бо аче и гость приходилъ изъ Царягорода, и от иныхъ странъ, изъ Русскои земли, аче латининъ, и до всего христьяньства, и до всее погани, и рече: "Въведете и вь церковь и на полаты, да видять истиньное христьяньство!" - и крестяться и болгаре, и жидове, и вся погань, видивше славу божию, и украшение церковьное! И те болма плачють по тобе, а сии ни вь церковь не велять въложити!"
-------------------------------------------
Предпоследнее предложение еще раз подтверждает, что "жидове" для Кузьмы не ругательство, которым, по мнению Кошкина, можно награждать всех подряд, а обозначение вполне конкретных иноверцев - иудеев, наряду с мусульманами (болгаре) и различными язычниками (вся погань).
