От Одессит Ответить на сообщение
К И.Пыхалов Ответить по почте
Дата 16.12.2011 22:11:16 Найти в дереве
Рубрики WWII; Версия для печати

И о чем сие говорит?

Добрый день


Ни о чем. Ибо:
1. Особисты были разные, как и артиллеристы, телеграфистки, санитары, летчики и ездовые.
2. Вы полагали, что в мемуарах кто-то из бывших особистов станет вспоминать что-то компрометирующее его самого или службу в целом? Не стоит быть таким наивным. Не примите за параллель, но почитайте мемуары бывших генералов вермахта - да им ГСС давать впору, такие они были безупречные. Верите Вы им?

>Будничную картину оперативной работы в армии описывает кадровый военный контрразведчик, бывший оперуполномоченный стрелкового батальона, ныне генерал-майор в отставке Леонид Георгиевич Иванов.

>«В периодической печати и в художественной литературе встречаются заявления о том, что контрразведчики сидели в тылу, пили водку и занимались неблаговидными делами. О каком тыле можно вести речь, если я, например, в течение пяти месяцев вместе с батальоном находился на знаменитых Ак-Монайских позициях под Феодосией под постоянным огнём противника. Была задача тревожить противника и систематически ходить в атаки. Как правило, комиссар и я шли всегда впереди и поднимали бойцов в атаку. До меня в этом батальоне было убито три уполномоченных.

Во-первых, о/у в стрелковых батальонах быть не должно, это было, скорее, исключение. Потому особисты батальонного уровня довольно редки. А также практически все они все время сидели под огнем - батальон ведь.

>Ведь надо было выполнять свои непосредственные задачи оперработника. Это значит, что надо было встречаться со своими людьми, а они находились в окопах, непосредственно на переднем крае. Поэтому я был в облегчённой одежде, чтобы легче было перебраться от окопа к окопу. Обычно в таких случаях я не любил ползать по-пластунски, а делал короткие перебежки.

Это не оперативная работа, а хрен знает, что. Поверьте. На уровне батальона особист не в состоянии негласно встречаться с агентурой, потому он ее и не имеет. Ибо такие встречи видят все остальные бойцы, а расконспирирование негласного сотрудника есть одно из тягчайших прегрешений контрразведчика. Кстати, уголовно наказуемое. Посему "своими людьми" были не агенты, а просто доверенные лица, надежные, скорее всего, о задачах которых знали все остальные бойцы. Это не оперативная, а просто информационная и, возможно, профилактическая работа.

>Побеседовав накоротке со своими людьми, я уже мог знать, кто вынашивал изменнические или дезертирские намерения, какое, вообще, политико-моральное состояние личного состава и т.д. По этим данным давалась соответствующая информация командиру и комиссару батальона для принятия необходимых мер, если в этом была нужда.

Врет Иванов. Встречи с настоящей агентурой проходили отнюдь не в окопах, а в других местах. Которые в батальоне, скорее всего, подобрать было не слишком реально. Да и в тех местах обычно агентуру заслушивали не оперуполномоченные, а резиденты, чаще всего старшины, работники медсанчасти и прочие.

>Если кто-то вынашивал изменнические настроения с целью бегства к противнику, то этого человека убирали с переднего края и переводили в тыл батальона, чтобы не допустить измены.

И все? В случае доказанных изменнических настроений человека арестовывали, в противном случае о/у совершал должностное преступление.

>Потом ко мне стали поступать сведения о том, что некоторые солдаты умышленно стали говорить о подготовке к побегу к немцам, с тем чтобы по моей информации их перевели бы в тыл, и они бы остались живы. Поэтому в подобного рода случаях приходилось основательно разбираться и умело проверять первоначальные сведения.

Щас, все брошу и стану верить тому, что красноармейцы нарочно доводили до особиста сведения о своих намерениях перебежать к противнику, чтобы жить лучше и веселее. Товарищ Иванов-то сам себе верит?

С уважением www.lander.odessa.ua