|
|
От
|
purnie
|
|
|
К
|
All
|
|
|
Дата
|
24.08.2002 03:54:57
|
|
|
Рубрики
|
WWII;
|
|
Ко дню освобождения Харькова-1
http://www.time.kharkov.com/
Оккупация: странички из дневника
`Это ужасное время научило ценить даже самое ничтожное благополучие`
Я читаю поблекшие от времени карандашные строки и ловлю себя на том, что не могу оторваться от этих записей, которые харьковчанка Раиса Бахтиозина вела с момента, как проводила мужа на фронт в июле 1941-го, и - по 1946-й год. Это дневник. Маленькая школьная тетрадочка из плохой бумаги с надписью на расползающейся серой обложке `Чорновий зошит` - бесценный человеческий документ, в котором хроника минувшей войны, а главное - оккупационных лет, проникнута мыслями и чувствами моей героини. Что же сквозь плотную толщу времени так завораживает, так влечет? Может, явственно ощутимый дух эпохи, которого, как правило, лишены беспристрастные исторические хроники? Может, чистый эмоциональный мир автора? Ведь этот дневник, на мой взгляд, еще и гимн женской любви...
История Второй мировой войны оставила нам два великих дневника - ленинградской девочки Тани Савичевой, умершей в блокаду, и еврейской девушки Анны Франк, семья которой стала жертвой страшного геноцида. Подобные документы историки порой ценят выше архивного официоза, поскольку эти бесхитростные эпистолярные свидетельства делают историю по-настоящему одушевленной, вбирая в себя типичные судьбы тысяч и тысяч людей. В этом смысле также характерна и судьба Раисы (Райсы). Будучи частицей большой татарской семьи, укоренившейся в Харькове еще с XIX века, служащая завода `Гипротракторосельхозмаш`, она, подобно тысячам других харьковчанок в первые же месяцы войны проводила своего мужа на фронт. Ее муж - Исмаил Ширинский до мобилизации работал бухгалтером. Их маленькой дочурке Адиле (в дневнике Раиса ласково зовет ее `Адусь`) не исполнилось в начале войны еще и двух лет. Молодая семья жила в коммуналке на ул. Революции, а пожилые родители Раисы - в Чеботарском переулке. Проводив Исмаила на фронт, Раиса открывает заветную тетрадку, обращаясь в своем дневнике к мужу, словно беседуя с ним...
`25.VII.41 г. Ты уехал, мне сразу же стало страшно. Я боюсь всего: тревоги, звука. Душа болит.
Адусь капризничает... Когда вернулась с вокзала, она спросила `Где мой папа?`. Бедная детка! Засыпая, тоже вспомнила тебя.
Милый! Возвращайся скорее!
29.VII.41 г. С каждым днем все больше недостает тебя. Адусь верит мне, что ты - на работе... Она, конечно, еще слишком мала для того, чтобы знать обо всем. Стараюсь быть с ней совсем спокойной, но не всегда мне это удается...
Вчера я дежурила с 4 до 6 утра (на случай воздушной тревоги. - Прим. ред.), а к 7 надо было на работу. Сегодня написала заявление начальнику объекта, чтобы разрешили дежурить до 12 часов ночи...`.
7.VIII.41 г. Прошлой ночью была тревога. Я не очень испугалась. Адусь капризничала: `Идем домой!` Мы спускались в подвал в цокольный этаж. Неужели и сегодня будет опять тревога? Вчера получили твою открытку. Штамп - Миргород. Значит, ты едешь к Киеву. А потом фронт - страшно...
Милый, когда же конец этому? Когда уже можно будет зажигать свет, веселиться, смеяться, не чувствовать на плечах эту невероятную тяжесть войны? Ни днем, ни ночью ни одной минуты нет спокойной.
8.VIII.41 г. Сегодня я видела тебя во сне. Ты был в форме, и были на тебе знаки отличия, маленькие золотые танки. Ты сказал, что захотел стать танкистом. Я целовала тебя, предлагала покушать, плакала, а ты стоял довольно безучастно. Во сне я очень расстроилась тем, что ты стал танкистом, но мелькнула мысль, что, может, надо долго учиться быть танкистом, а к этому времени кончится война.
14.VIII.41 г. Сегодня сообщили о сдаче Смоленска. Настроение у всех удручающее. Где ты?
Надвигается что-то ужасное, неизбежное...
16.VIII.41 г. Сдали Первомайск и Кировоград, сегодня сообщили о сдаче Николаева и Кривого Рога. Все время сообщают, что по всей линии фронта от Северного Ледовитого океана до Черного моря идут ожесточенные бои. Казалось, вот скажут что-то успокаивающее, а выходит наоборот.
Днем была тревога, я была на работе, мы сошли в подвал... У меня разошлись нервы. Если я не возьму себя в руки, я погибну раньше, чем окончится война и не увижу тебя.
Нет, так нельзя...
Некоторые уезжают из города. Это очень плохо действует на окружающих...
23.VIII.41 г. Я получила твою открытку из Канева. А что было потом? Ведь основные бои под Киевом и Белой Церковью были после 7-8-го. Вчера я позвонила жене Дымкина, а он, оказывается, лежит в госпитале, в Сталино. Я в ужасе, неужели и ты ранен?
Работаю много, через день занимаюсь в группе `скорой помощи`, с 7 до 9 утра. Ночами дежурю. Адусь все время болеет, капризничает...
29.VIII.41 г. Уже кончается август. Уже два месяца с лишним идет война, уже второй месяц, как нет тебя. Знаешь, милый, почему-то надежда пропадает с каждым днем. Кажется, что никогда больше не будет счастливых, ясных дней, а будет вечная тьма и жуткая тяжесть на душе. И так страшно становится каждое утро, когда передают утреннюю сводку.
Нашей девочке 27-го исполнилось два года, а тебя с нами не было... Утром она встала рано, пришла ко мне в кровать и говорит: `Я полежу на папочкиной подушке...`.
Иногда появляется такая мысль. Вот мы втроем уехали далеко, к морю. Я, ты и наша девочка. Она весела, ей все нравится, и яркое солнце, и волны, и все кругом. В воздухе тихо-тихо, тянется паутинка, и ярко светит солнце. Милый, ведь это так просто и так несбыточно.
7.IX.41 г. Третий день бомбят Харьков... Я укладывала малышку спать. Услыхав сильную стрельбу, она испугалась. Вначале говорит, что гром. А потом стала кричать: `Я боюсь, давай одеваться, идем!`. Чтобы успокоить ее, я стала надевать ей кофточку. А тут завыли сирены, и можешь себе представить весь ужас.
Мы спустились в подвал. Стреляли зенитки ужасно. Много разрушений, много жертв. А тут и от тебя нет ничего. Самые ужасные мысли приходят...
Нет! Ты вернешься!
11.IX.41 г. Два дня передышки. На меня напал `психоз`. Когда подходит 8 - 9 часов, я не нахожу места, знобит и жарко. И ждешь, что вот завоет, будут бить зенитки и начнешь постепенно умирать. Скоро ли конец?
18.IX.41 г. Дождались самого ужасного. Эвакуация города. Куда, как - еще ничего не знаю. Ибрагим (брат. - Прим. ред.) записал меня со своим заводом в Пермь. Это безумная даль. Урал, Север. Завтра пойду к маме. Старики не хотят уезжать. Что делать? Какой ужас! Бросить все, оставить здесь родных, может, никогда и не встретимся.
А, может, лучше сразу прекратить существование? Жаль Адуську. Что будет? Где ты? Жив ли?
26.IX.41 г. Летает много вражеских самолетов. Эвакуационная горячка немного улеглась. Я тоже никуда не еду. Так постановил семейный совет. Я немного успокоилась.
Милый, я все жду от тебя весточки. Мы будем вместе, война кончится, все страшное будет позади...
21.X.41 г. Третий день взрывают все. Состояние ужасное. Сегодня, сказали, немцы на Залютино. Значит, почти в Харькове. Но почему-то нет стрельбы. Радио не работает. Народ все тащит. Что будет? Жутко...
22.X.41 г. По городу пройти невозможно. Некоторые мосты взорваны. Что творится! Все грабят, ломают, жгут. В городе пожары. Как все бесчеловечно! Зачем это делать? Как тяжело...
Вчера в город вошли немцы. Все ожидали сильных боев, но все обошлось. Досадно, что уехал Ибрагим с заводом. Кто знает, что будет там с ним. И вообще, доедет ли он? Как хочется быть вместе всем. Какое это было бы счастье.
17.XII.41 г. Я теряю силы с каждым днем. Может, я больна... А вообще, света нет, воды, хлеба нет, продуктов нет. Голодно. Вот сейчас мы у мамы. Мама сама печет хлеб с отрубями, картофельной шелухой. Вчера и позавчера выселили всех евреев из города. За 17 километров. Много гибнет их дорогой, много калек, которые и вовсе не могут добраться... Жаль их. Я чувствую, что я состарилась на много лет. Никогда, наверное, не смогу ни петь, ни веселиться...
15.I.42 г. Сегодня полгода, как нет тебя. Воды, света, хлеба нет. Холод жуткий. На улице минус 35.
Сегодня я укладывала спать Адуську. Она спросила, почему не горит лампочка на стене? Я сказала, что нет света. `Папа приедет, он починит, я не буду плакать за папой`. Мне очень хотелось плакать, но нельзя было. Мама выглядит очень плохо, систематическое недоедание сильно отражается на организме. Хотя бы все были здоровы.
Весь город ходит на село, менять, там совсем не ценят вещи и за бесценок люди несут все, чтобы не умереть с голоду. Смертность колоссальная! За твои брюки я выменяла 18 кг муки. Сейчас думаю выменять твой костюм. Говорят, пуда три дадут. Это 10000 рублей. Помнишь, как мы ссорились из-за него? Ты еще до войны хотел продать его. А вот видишь, пригодился...
В церквах звонят колокола. Этот звук у меня ассоциируется с движением наших пленных по улице, серых, замученных, несчастных...
27.IV.42 г. Сколько лишений переносит каждый человек в настоящий момент, в нормальной обстановке это казалось бы просто фантастическим.
Ужас! Ужас! Люди вымирают целыми семьями. Хотелось бы уйти от всего этого, спрятаться в скорлупу и ничего не видеть и не слышать.
1.VI.42 г. Уже дней десять, как снова бомбят город. Никаких уже сил нет. Бесконечные вереницы пленных из-под Харькова, их взяли сто шестьдесят пять тысяч. Неужели тебя я никогда не найду?
2.VI.42 г. Вчера... встретила меня одна бывшая сослуживица, которая спросила, не знаю ли я, Раиса выехала из Харькова или нет. Я сказала, что выехала, а потом рассмеялась, она была изумлена, что я - это я. Я сейчас имею 40 кг веса, а было 64. Мы все же хоть немного, но каждый день едим.
Так хочется хорошей, нет, просто немного лучшей жизни. Наша девочка очень выросла. Она очень ждет тебя, ей так хочется сказать: `Мой папочка!`. Так обидно за нее. За себя, за разбитую жизнь, за тысячи разбитых жизней.
28.VI.42 г. Прошел год войны. Сколько ужаса, горя, сколько сирот и вдов. Вот уже несколько дней, как снова бомбят. Так упорно, настойчиво и возмутительно. Ведь объектов нет, а губить мирное население, своих отцов и матерей, жен, детей и братьев - это не фокус. Вчера вели 7000 пленных, сегодня, говорят, 21000. Так тяжело смотреть на них и думать, может, и близкие также идут и протягивают руку за куском хлеба.
Папа снова ходил на село, за 180 км, за Полтаву. Но сейчас уже трудно менять. Но все же привез пудов 5 - 6 зерна, муки, крупы кукурузной, немного жиров.
До сих пор не могу обменять твой костюм. Дороговизна жуткая. Хлеб 150 руб. кило. Немцы получают, очевидно, много, и потому часть продают и меняют на яйца. У них масса денег. Они на десятки тысяч покупают вещей в комиссионных магазинах и отсылают к себе на родину.
10.VIII.42 г. На днях была у гадалки (это глупо, но сейчас все гадают). Говорит, что ты очень скоро вернешься. Что ты был в смертельной опасности. Но тебя спасли мосты. Что последнее письмо я получила из города, который стоит на реке, и это правда, ведь я из Канева получила открытку последнюю. Иногда я иду улицей и вспоминаю, как мы с тобой жили. Неужели это только воспоминания?
Сейчас ужасное настроение. Снова забирают в Германию, особенно женщин, но восточных народностей пока не берут. Так много уже отправили молодежи, и здоровых почти не осталось. Хлеба не дают населению. Хорошо, что папа стал варить мыло, это немного дает заработка.
26.VIII.42 г. Я просмотрела письма, что я писала тебе до замужества, ты сохранил их, а я прочла. Так стало обидно, ведь мы с тобой так мало прожили вместе. Были недостатки, а отсюда и ссоры. Не могли ценить жизнь. Зато этот ужасный период так научил ценить самое маленькое, самое ничтожное благополучие!
Основа всех основ - хлеб. Человек, не имея его, становится животным, готов на все, чтобы утолить свой голод. Как много таких случаев я наблюдала. Как много погибло и как много гибнет еще народа. Благодаря тому, что я живу у своих родных, я не голодаю. Но папа так много работает, что, вероятно, прежде осужденные работали меньше. Они с Фатимой (сестрой. - Прим. ред.) варят мыло, это ужасно тяжелый труд. Ложатся в 12 - 1 час ночи, а встают в 4 - 5 утра. Иногда оно бывает удачное, иногда нет. Я перед родными всегда буду в долгу, я им обязана всем.
11.II.43 г. Снова Харьков - фронт. Много разрушений... Опять грабежи, взрывы, стрельба. Сегодня вырвалась из дому, побежала к себе, там, в моей квартире, живет временно Садия Айнишина. Ее выселили из квартиры немцы, мужа ее арестовали 5 месяцев тому назад, и вот на днях всех арестованных расстреляли. Я поселила ее у себя.
С октября папа варит мыло в мастерской с компаньоном. В декабре их ограбила `Викадо`, немецкая хоз. организация, пришли и все конфисковали, еле-еле папа пришел в себя.
7.III.43 г. Что творили немцы, уходя, описать трудно. Жгли дома вместе с жителями и не разрешали выходить, расстреливали взрослых и детей, бросали детей живьем в колодцы, бросали гранаты в погреба, где люди прятались. Если бы обо всем этом просто читать в газете, то не поверил бы никто. А это было. Город весь пылал. Ночью было светло, как днем. Ужас, бесконечный ужас...
В день вступления наших все, конечно, очень волновались, выбегали на улицу и смотрели, нет ли военных - красноармейцев, чтобы увидеть поскорее их. Адочка страшно волновалась, стала скорее одеваться, чтобы на улице встретить тебя. А тебя все нет.
27 февраля приехал Леня (родственник. - Прим. ред.). Это было до того неожиданно, что все растерялись, когда он вошел. Он уже летчик-истребитель, орденоносец и имеет звание майора, через три дня он уехал. Я очень просила его узнать что-либо о тебе. Обещал...
12.III.43 г. Человеческое терпение бесконечно. Нет слов передать весь тот ужас, что мы сейчас переживаем. С 8-го марта снова бои на окраинах Харькова. Немцы возвращаются. Мы стали собираться уходить из города, но утром нам сказали, что это невозможно, что мы дорогой просто погибнем или от бомб или под натиском толпы.
Ну что делать?
9 и 10 мы пережили жутчайшие бомбежки,
т. е. непрерывные, круглосуточные. Дошли просто до состояния сумасшествия. Особенно 10-го, когда налетело до 40 самолетов с диким воем носились над городом четыре часа без единой минуты передышки. Ведь кроме страха от бомб еще добавляется ужас от того, что немцы вернутся в город и вырежут или выжгут все живое. Все ждут подкрепления Сталинградских гвардейских дивизий.
Мы все время сидим в погребе. Боюсь погреба, уж слишком страшно там на случай завала. Сейчас 5 часов утра. Канонада ужасная, что-то будет днем...
14.III.43 г. 12-го вошли немцы. Много убитых, особенно мужчин. Немцы ходят по квартирам вооруженные и с топорами. Папу хотели перепрятать, но это опасно. В городе, видимо, идут бои. Прошлой ночью весь дом дрожал от канонады. Сейчас опять слышны орудийные выстрелы и пулемет строчит.
18.VIII.43 г. Пять месяцев не писала, и вот опять тоже канонада, опять бомбежки... Какой Харьков несчастный в этом отношении, все время фронт. Вот уже третий год. На днях твоя мама говорила мне: `Пей хоть молоко, ведь муж твой приедет, а ты вон какая худая`. Мы все смеялись, неужели ему нужна я только толстая?
Сегодня и вчера немцы эвакуируют Сортировку и Ивановку до клуба Сталина, вдруг дойдет очередь и до наших улиц? Я все время у мамы, а тогда пока перейдем ко мне.
Детвора, как только усиливается стрельба или летят самолеты, тотчас прячется под кровать, там лежит коврик и они на нем устраиваются.
23.VIII.43 г. Сегодня утром вошли красные в город. Наконец-то! Вчера с 12 часов дня и до 6 вечера нельзя было выйти из подвала. Всю ночь никто не спал из-за взрывов, стены все дрожали. Теперь ждем тебя. Так ждем! День чудный и на душе радостно.
6.V.57 г. Спустя много лет, я сегодня прочла свой дневник. Как тяжело! Произошло много событий. Основное это то, что Адочка уже студентка политехнического института. Это большое счастье. Теперь она на верном пути. И ее дальнейшая жизнь зависит всецело от нее самой. Она хорошая и серьезная девочка. Это мое счастье, моя цель в жизни, мое существо. Пусть она будет счастлива!
Вот и все. Хочется еще пожить на свете, повидать жизнь своей девочки, хорошую, счастливую жизнь ее.
Здоровье мое пошатнулось. Все переживания не прошли даром. Но надо быть оптимистом и держаться`.
После освобождения Харькова Раиса много раз посылала запросы в Москву, пытаясь выяснить судьбу своего мужа, и лишь в январе 1944-го получила извещение, что Исмаил Ширинский пропал без вести еще 6 сентября 1941 года. По некоторым данным, во время ожесточенных сражений под Киевом, когда его полк с боем переправлялся через Днепр, он был ранен и утонул. Но Раиса не поверила и все ждала своего мужа в тщетной надежде, что Исмаил, может быть, попал в плен и вернется.
Автора опубликованного дневника уже нет в живых. Материал публикуется с любезного разрешения ее дочери Адили Исмаиловны Ширинской