От Олег К Ответить на сообщение
К Олег К Ответить по почте
Дата 11.11.2000 12:48:53 Найти в дереве
Рубрики Прочее; WWI; Версия для печати

Смещение Великого Князя - Родзянко.

«Летом 1915 года Государь становился все более и более недоволен действиями на фронте Великого Князя Николая Николаевича. Государь жаловался, что русскую армию гонят вперед, не закрепляя позиций и не имея достаточно боевых патронов. Как бы подтверждая слова Государя, началось поражение за поражением; одна крепость падала за другой, отдали Ковно, Но-вогеоргиевск, наконец, Варшаву. Я помню вечер, когда Императрица и я сидели на балконе в Царском Селе. Пришел Государь с известием о падении Варшавы; на нем, как говорится, лица не было. Он почти потерял свое всегдашнее самообладание.
"Так не может продолжаться, — воскликнул Он, ударив кулаком по столу, — я не могу все сидеть здесь и наблюдать за тем, как разгромляют армию; я вижу ошибки, — и должен молчать! Сегодня говорил мне Кривошеий, — продолжал Государь, — указывая на невозможность подобного положения".
Государь рассказывал, что Великий Князь Николай Николаевич постоянно, без ведома Государя, вызывал министров в Ставку, давая им те или иные приказания, что создало двоевластие в России.
После падения Варшавы Государь решил безповоротно, без всякого давления со стороны Распутина или Государыни, стать Самому во главе армии; это было единственно его личным, непоколебимым желанием и убеждением, что только при этом условии враг будет побежден.
. . .
Государь казался мне иным человеком до отъезда. Еще один разговор предстоял Государю — с Императрицей-матерью, которая наслышалась за это время всяких сплетен о мнимом немецком шпионаже, о влиянии Распутина и так далее и, думаю, всем этим басням вполне верила. Около двух часов, по рассказу Государя, Она уговаривала его отказаться от своего решения... Я видела Государя после его возвращения. Он рассказывал, что разговор происходил в саду. Он доказывал, что если будет война продолжаться так, как сейчас, то армии грозит полное поражение, и что Он берет командование именно в такую минуту, чтобы спасти родину, и что это его безповоротное решение. Государь передавал, что разговор с матерью был еще тяжелее, чем с министрами, и что Они расстались, не поняв друг друга.
Перед отъездом в армию Государь с семьей причастился Святых Тайн в Федоровском Соборе... Из Ставки Государь писал Государыне, и Она читала мне письмо, где Он писал о впечатлениях, вызванных его приездом. Великий Князь был сердит, но сдерживался, тогда как окружающие не могли скрыть своего разочарования и злобы: "точно каждый из них намеревался управлять Россией!"
Я не сумею описать ход войны, но помню, как все, что писалось в иностранной печати, выставляло Николая Николаевича патриотом, а Государя орудием германского влияния. Но как только Помазанник Божий встал во главе своей армии, счастье вернулось русскому оружию и отступление прекратилось».
Во всей этой истории поражает одно: до решения Государя принять Верховное Командование на себя Совет Министров был единодушен в том, что Ставка (т.е. Николай Николаевич) "потеряла голову". Как только Государь решил возложить Верховное Командование на себя, все, как по мановению волшебной палочки, стали Государя отговаривать от "рокового", "фатального" и "опасного" решения. В этом надо разобраться подробно.
Министры приводили доводы и, в первую голову, Поливанов:
"Если личное предводительствование Царя не изменит в благоприятную сторону положения на фронте и не остановит продвижения неприятеля внутрь страны, то возможны последствия во внутренней жизни страны. При этом я доложил, — говорит Поливанов, — что по состоянию наших сил нет надежды добиться хотя бы частных успехов, а тем более трудно надеяться на приостановку победоносного шествия немцев. Подумать жутко, какое впечатление произведет на страну, если Государю Императору пришлось бы от своего имени отдать приказ об эвакуации Петрограда или, не дай Бог, Москвы".
Еще и другой министр, министр Внутренних дел Щербатов на Заседании Совета Министров без Государя осмелился сказать:
"До меня за последнее время доходили слухи об интригах в Царском Селе против Великого Князя, и я подозревал, что это может кончиться вступлением Государя в верховное командование".
А когда Гремыкин заявил, что Государь ему говорил о своем решении, то министр иностранных дел Сазонов, этот человек, заслуживающий доверия, человек чистый, деликатный. морально-тонкий", как пишет о нем Архимандрит Константин,169 перебивает Горемыкина'
"Как же вы могли скрыть от своих коллег по кабинету эту опасность? Ведь дело затрагивает такие интересы, от которых зависит судьба России. Если бы вы сказали нам откровенно, мы нашли бы, вероятно, способы противодействовать решению Государя, которое я не могу назвать иначе, как пагубным".
Неправда ли, сколько "чистоты и моральной тонкости" в этом заявлении?
И вот ответ Ивана Логиновича Горемыкина, настоящего верноподданного и подлинного барина, не в пример всем другим сановникам и барам в кавычках:
"Я не считал для себя возможным разглашать то, что Государь повелел мне хранить в тайне. Если я сейчас говорю об этом, то лишь потому, что военный министр нашел возможным нарушить эту тайну и предать ее огласке без соизволения Его Величества. Я человек старой школы, для меня Высочайшее повеление закон. Когда на фронте почти катастрофа, Его Величество считает священной обязанностью Русского Царя быть среди войск и с ними либо победить, либо погибнуть... Он, отлично понимая этот риск, тем не менее, не хочет отказаться от своей мысли о царственном долге".
На это Сазонов отвечает:
"...Бывают обстоятельства, когда обязанность верноподданных настаивать перед Царем во имя общегосударственных интересов... Надо еще учитывать и то, что увольнение Великого Князя произведет крайне неблагоприятное впечатление на наших союзников... нельзя скрывать, (...) что за границей мало верят в твердость характера Государя и боятся окружающих его влияний".
Хорош верноподданный! В дальнейшем изложении мы увидим, как вел себя Министр Иностранных Дел Российской Империи перед иностранными послами, как угодничал перед явными врагами Государя, как Милюков и другие конституционные демократы. Что же касается военного министра Поливанова, то ему в моем исследовании будет уделено много места. Заранее скажу, что это был изменник совершенно законченный, который стремился к гибели изо всех своих сил. Военный Министр Российской Империи, Особоуполномоченный «Временного Правительства по проведению военной реформы (уж он ее провел совершенно в духе приказа № 1), и военный эксперт при Совнаркоме, приятель Гучкова и "собрат" по ложе и вместе с тем человек несомненно умный, способный и образованный не только как военный. Как же низок должен быть такой человек, который совершенно сознательно проводил в жизнь свои преступные замыслы! И под личиной даже благочестия! Все это мы увидим позже.
Измена существовала не только в Государственной Думе и Прогрессивном блоке, но и в Совете Министров! Много писали и говорили о "министерской чехарде". А частая смена министров, начиная с 1915 года, происходила, во-первых, под давлением Николая Николаевича, во-вторых, после обращения части Совета Министров к Государю по поводу смены Верховного Командования и еще по причинам невозможного поведения некоторых министров (А.Н. Хвостов, С. Белецкий, А. Трепов и др.).
Совершенно неприлично было выступление по тому же поводу председателя Государственной Думы Родзянко, который явился в Совет Министров, как "какой-то суперарбитр" (выражение Кривошеина) и кричал о "недопустимости" перемены Командования и требовал от Правительства коллективной отставки. Ему ответили, что правительство делает все, что ему подсказывает совесть и сознание долга, и что в подобных советах оно не нуждается. На это Родзянко крикнул:
"Я начинаю верить тем, кто говорит, что у России нет правительства!"
И бросился к выходу.
Родзянко был настоящей находкой для тех подлинных врагов Царского строя, какими были Гучков, Милюков, Львов, Некрасов, Коновалов, все московские толстосумы и очень многие другие. О социалистах я пока что ничего не говорю. Те, конечно, отлично понимали, что "русская Жиронда" расчищает путь для них.
О Родзянко писал еще Витте:
"Родзянко человек неглупый, довольно толковый; но все-таки главное качество Родзянко заключается не в его уме, а в голосе — у него отличный бас".170
Министр земледелия А. Наумов, большой сторонник Думы и любимец "прогрессивной общественности", говорит о Родзянко:
"На эту тему из уст краснобаев Таврического Дворца полились громовые хлесткие речи. Родзянко, по свойству своего "глубокого ума", стал вторить им басом..."171
Теперь о воспитанности камергера Родзянко говорит министр торговли и промышленности князь В. Шаховской:
"В одной из групп стояла грузная фигура Родзянко. К нему подходит с обычной сладкой улыбкой Протопопов и, поздравляя с Новым Годом, протягивает руку. Грубый Родзянко, не пошевеливая своим туловищем, зычным голосом произносит:
— Прочь! Ко мне не прикасаться.
Я стоял в нескольких шагах, видел все это своими глазами и слышал своими ушами .
И это во Дворце на Новогоднем приеме у Государя! И это для того, чтобы снискать себе еще больше расположения у того сброда, который заседал в Думе, сплетничал в салонах и распространял клевету в Армии!
А Иван Солоневич со свойственной ему прямотой открыто говорит:
"Впоследствии М. Родзянко — самый массивный, самый громогласный и, по-видимому, самый глупый из участников заговора, — писал о том, что с революцией или без революции, — Россия все равно была бы разбита".17'
В общем, ни обращение министров (восемь из них обратились даже с письмом к Государю), ни, как всегда, скандальное и безтактное выступление "умного" председателя Думы, ни убеждения "милых" родственников не смогли (и Слава Богу!) разубедить Государя в правильности принятого решения.
Мельгунов, которого уж никак нельзя заподозрить в монархических чувствах (народный социалист), пишет:
«Очевидно, исключительное упорство, проявленное Николаем II, никакими посторонними влияниями объяснить нельзя, а тем более, "немецко-распутинским" окружением Александры Федоровны, как продолжал думать генерал Деникин в своих "Очерках русской смуты". По словам Великого Князя Николая Михайловича, Царь уже в начале войны стал считать назначение Николая Николаевича "неудачным"».
Но было еще одно обстоятельство, которое яростно отрицается людьми некомпетентными и подтверждается лицом чрезвычайно компетентным. Я имею в виду политические планы Николая Николаевича и его приспешника князя В. Орлова. Данилов, Бубнов, о. Г. Шавельский (хотя последний и писал, что Великий Князь говорил, что "Ее" надо заточить в монастырь") писали, что Николай Николаевич и не думал ни о чем "таком", но, конечно, только с о. Г. Шавельским Николай Николаевич мог говорить о "таких" вещах. Все эти разговоры и настроения Ставки становились известными в Царском Селе, и Государыня видела в смене Командования и предупреждение государственного переворота, задуманного дядей Государя, который все же через полтора года принял участие "коленопреклоненно" в перевороте, на этот раз удавшемся. Когда министр двора Фредерике начал было заступаться за Великого Князя перед Государем, Государь, хлопая рукой по папке, сказал:
"Здесь накопилось достаточно документов против Великого Князя Николая Николаевича. Пора покончить с этим вопросом".175
23-го августа был отдан следующий приказ:
Приказ Армии и Флоту 23-го августа 1915 года.
Сего числа Я принял на себя предводителъствование всеми сухопутными и морскими вооруженными силами, находящимися на театре военных действий.
С твердой верой в милость Божию и с непоколебимой уверенностью в конечной победе будем исполнять наш святой долг защиты родины до конца и не посрамим земли Русской. Николай.