НАЕМНИК
Он изучал источники доходов Бабрака Кармаля и собирал компромат на президента Киргизии
Этот человек говорит, что всю свою жизнь провел на войне, и открыто называет себя наемником, солдатом удачи. Он воевал в Чехословакии, Египте, Афганистане, Казахстане, Грузии, Карабахе, Киргизии... Где-то это были боевые операции в составе специального КГБ СССР, где-то он занимался агентурной деятельностью по линии Главного разведуправления МО СССР(ГРУ), где-то вообще был единственным «человеком Москвы», проводившим следствие по локальным конфликтам. Он знает столько, что до сих пор ходит оглядываясь... Однако некоторыми своими тайнами подполковник КГБ в отставке Владимир Владимирович Козловский посчитал возможным поделиться с нашим корреспондентом.
— Как вы впервые попали на войну?
— По призыву. Я приехал в Чехословакию командиром взвода в составе танкового батальона. Мы располагались под Прагой и занимались тем, что блокировали на танках городские улицы, чтобы не собиралось много народа. Выезжать в город приходилось практически каждую неделю: как только дело шло к выходным — значит, в Праге уже начинается какая-то буза. Население, конечно же, относилось к нам враждебно. Поливали нас всякой гадостью из туалетов, ругали, бросали камнями... У меня как-то танк подожгли, я вылез из люка, а мне молотком по голове — бабах! Я и рухнул обратно. Меня спасло только то, что к тому времени на танках стояла автоматическая противопожарная блокировка.
— В пражских событиях обвиняют именно Советскую Армию. Она действительно была там единственной?
— Нет, были почти все, кто входил в социалистический лагерь: немцы, поляки, болгары... Что касается «капиталистов», то активной деятельности западной разведки там не замечалось. Лично мне о чем-то таком даже слышать не приходилось. Хотя их присутствие нельзя исключать.
— Часто вам доводилось применять оружие в Чехословакии?
— Да почти каждую ночь. Бунтари подбирались к нам и незаметно нападали. Один раз целый караул вырезали. После этого все боялись даже нос из расположения высунуть. Правда, к самим казармам нападающие не подходили. У нас ведь был полностью загружен боекомплект: в каждом танке — сорок снарядов, а у солдат патронов — тьма-тьмущая. Поэтому если бы пришлось воевать в полном смысле этого слова, дел бы мы натворили. Восставшие это понимали и открыто на нас не нападали.
— А были ли случаи, чтобы кто-то из советских солдат отказывался стрелять в противника?
— Нет, такого не было. Тогда еще была совсем другая политика, все держалось на патриотизме. Мы все строили социализм, коммунизм собирались строить... А приехали в Чехословакию, посмотрели, как они там живут, и удивились: мы по сравнению с ними просто нищими были. «Зачем им строить коммунизм, когда они при нем уже живут?» — так мы думали, поэтому искренне не понимали, почему они бунтуют. Хотя, конечно, в голове всякие сомнения возникали, но там это все пресекалось: не дай бог, что-нибудь такое ляпнешь — не успеешь оглянуться, как уже в тюрьме будешь сидеть.
— Как вы попали в ГРУ?
— В 1970 году, когда началась война в Египте, меня пригласил к себе особист нашего полка. Посидели с ним, поговорили... Он и предложил мне стать офицером ГРУ. Потом приехал какой-то начальник — больше я его ни разу не видел, и меня отправили проходить специальную подготовку. После курсов мне присвоили звание младшего лейтенанта и забросили на самолете в Египет. Там шла тогда война с Израилем. Официально мы поехали туда как военные советники — это была наша «крыша». На самом же деле мы занимались там совсем другой работой.
— Какой?
— Мы находились недалеко от Асуанской плотины, расположенной на Ниле. Там работали несколько тысяч гражданских лиц из СССР, а мы налаживали среди них агентуру. Кроме того, мы привезли с собой новые танки Т-62 и обучали местных офицеров воевать на этих танках. Дело в том, что у египтян были советские 54-й и 55-й танки. Однако израильские женщины отбили все эти машины: у египтян, понимаете ли, был намаз, они не воевали, а молились... Поэтому мы привезли им новые танки. И, конечно, параллельно вербовали агентуру среди арабов. Они там свободные все были, и многие, пройдя у нас подготовку, отправлялись зарабатывать деньги наемниками в Анголу или еще куда-нибудь, где шла война. Таким образом агентура ГРУ проникала в другие страны.
— Приходилось ли вам сталкиваться с «военными советниками» противоборствующего лагеря? Вель не секрет, что Израилю помогали те же американцы.
— Столкновений разведок или спецгрупп не происходило — это было бы непрофессионально. А так... Едет, например, по той стороне демаркационнрой линии израильский танк с военным советником, ну а мы из пушки бабах... Шла такая позиционная война, главной целью которой было нанести как можно больший урон противнику.
— Так кто стрелял-то, вы или египтяне?
— Нет, египтянам мы никогда стрелять не давали. Более того, когда они ездили на танках, мы доставали все снаряды: мало ли куда он может поехать, да еще пальнет куда не надо... Они у нас только обучение проходили.
— Приходилось ли вам во время той войны проводить какие-то спецоперации на территории Израиля?
— Нет, за демаркационную линию мы не ходили. Да и сделать это было невозможно. Израильтяне неевреев вычисляют мгновенно, они за десять верст увидят тебя и определят, что ты не еврей. Поэтому мы никаких операций там не проводили. Хотя, конечно, люди наши в Израиле имелись. Например, те же строители, которые работали на Асуанской плотине... Среди них было много евреев. И многие из них обратно в Советский Союз не возвращались — уезжали в Израиль. Таких перебежчиков прихватывали, припугивали, вербовали.
— Кстати, о «припугивании». Рассказывают, будто сотрудники ГРУ используют такой прием: приставляют к голове человека пистолет, зачитывают приговор и передергивают затвор...
— Нет, в Египте такого не было, там еще срабатывали другие методы. Описанный вами метод получил распространение позже, уже в Афганистане. Причем к этому не столько в ГРУ прибегали, сколько в армии. Я был свидетелем одного такого случая, когда офицеры расстреливали своих солдат. Это произошло в Шульгарском ущелье. Мы прилетели туда на вертолетах, а наше воинское подразделение там уже находилось. Военные блокировали какой-то кишлак, наловили около пятидесяти показавшихся им подозрительными человек, поставили к стенке, а солдат заставили расстреливать их из пулеметов. Несколько солдат отказались. Тогда офицеры (командир роты, замполит и два командира взвода) расстреляли отказников вместе с афганцами. Такие случаи в Афганистане повторялись неоднократно. Там вообще солдатская жизнь ничего не стоила — абсолютный ноль, быдло.
— А разве отцы-командиры не отвечали за них?
— В Афганистане потери вообще списывались очень легко. Например, нет никаких боевых операций, а какой-нибудь солдат пошел в магазин и погиб исключительно по собственной глупости. Его труп забирали, закапывали в землю, засыпали сверху хлоркой ... и начинали писать бумаги с требованием проведения какой-нибудь боевой операции. Потом под эту операцию списывали всех погибших, их запаковывали в цинковый ящик и отправляли родным. А кто там будет этот ящик открывать?.. В общем, некоторые солдаты «геройствовали» в боевых операциях уже мертвецами. За солдат в Афганистане никто особо не спрашивал. Только один раз осудили — тех самых четырех офицеров, о которых я говорил. Но это был чисто показательный процесс.
— То есть, рассказы западных СМИ о расправах в Афганистане не были идеологической контрпропагандой?
— Да конечно же! Бывало, вообще, чтобы патронов не тратить, возьмут пленных и молотками всех побьют. Когда в 1986 году я приехал в Кундуз, там раскопали одно захоронение — в месте, куда водили расстреливать. Так это вообще тихий ужас был! В Афганистане расстреливали без суда и следствия.
— Но захоронение-то раскапывали для проведения расследования?
— Нет, просто в том году в горах резко начал таять снег, и пошли сильные паводки. Вот захоронение и размыло, а по реке поплыли трупы, и захоронение пришлось раскопать. Но проводить расследование никто не стал. Да и некому его было проводить, там не разберешь, кто убивал — то ли наши, то ли сами афганцы.
— Командировка в Афганистане тоже была по линии ГРУ?
— Нет, в то время я уже был в «Каскаде» — это такое спецподразделение КГБ (8-е управление «С» — внешняя разведка), на базе которого затем «Вымпел» создали. Мы занимались вербовкой агентуры, спецоперациями по поиску и обезвреживанию бандитских групп и их главарей, когда с ними не могли справиться военные. Но активные боевые действия начались только в 1981 году. Ведь все думают, что война началась в 1979-м, когда в Афганистан вошли советские войска. На самом деле это не так. «Комитетские» группы быстро захватили дворец Амина. После этого прибыли войска и начали обустраиваться на месте. Армия, которая была при Амине, просто ушла в Пакистан и осела в лагерях. Там этих вояк никто не трогал, и они никуда не лезли. В 1979-м и 1980-м я еще спокойно ездил на «Ниве» по кишлакам и даже автомата с собой не брал. Ведь жители кишлаков хоть и были вооружены, но только для собственной защиты. Вот мы и ездили по кишлакам, уговаривали старейшин никуда не встревать и не трогать машины с гуманитарной помощью. И они не трогали. А вот в 1981 году военные на танках полезли в эти кишлаки, а те, естественно, начали защищаться. Ведь простым людям было абсолютно все равно, кто сидит в Кабуле. Когда был король, в кишлаках, даже за 20 километров от Кабула, никто и не знал, что у них есть король. Каждый кишлак там сам за себя, со своей собственной властью. И, я считаю, нечего было нашей армии лезть туда с танками. Потому что сразу после этого тем людям, которые сидели в лагерях в Пакистане, было сказано: смотрите, вас завоевывают — идите и защищайте свое. И они пошли.
— Вы так до конца в Афганистане в составе «Каскада» и пробыли?
— Нет, в 1984-м вернулся туда уже в качестве советника по следствию. Я работал тогда уже в Кабуле, на мне был 6-й отдел, и ко мне стекалась информация со всего Афганистана. В основном я помогал афганцам выявлять контрреволюцию. Там такое предательство было — не приведи Господь! И министры, и генералы... Все кругом были воры, скажу я вам, да еще во главе с Бабраком Кармалем. Вот и приходилось мне хищениями заниматься — крупнейшими хищениями. И генералов в тюрьму сажали, и министров.
— Получается, что вы могли упрятать за решетку любого афганского руководителя высшего ранга?
— А как же?! Ведь они наши деньги воровали. Поэтому мы собирали материалы и передавали их афганцам, контролируя, как они ведут расследование. Кроме следствия мы по-прежнему занимались вербовкой агентуры. В Афганистане мы навербовали ее столько, что эти люди сегодня, наверное, по всему миру живут и ездят.
— В какую сумму оценивались разворованные средства из «советской помощи»?
— Очень много. Я цифр уже не помню. Да там все воровали, не только афганцы. Наши были не лучше. Бывает, сами на свою колонну нападут, ограбят — и гуляют. Могу даже пример один такой привести. Сидим мы как-то, а начштаба батальона, расположенного под городом недалеко от нас, звонит и спрашивает: «Водки хотите? Приезжайте к нам на «ГАЗ-66», загрузим машину доверху». Мы приезжаем — там пьяные все, как болваны: что офицеры, что солдаты — не могут даже ходить. «Вот, — думаем, — где-то запаслись хлопцы». Предложили и нам по стакану. А за остальной, сказали, придется самим ехать. «Что ж за источник такой?» — спрашиваем. «А там, — говорят, — КамАЗ подбитый стоит, полностью забитый водкой. Мы себе взяли и теперь гуляем. Вы тоже себе можете взять, ведь машина ничейная». Дали нам проводника, и мы поехали: впереди — БТР, сзади — «ГАЗ-66». В пути выясняем, что «КамАЗ» ехал в Кабул, а по дороге остановился в батальоне, чтобы взять воды. Там узнали, что машина везет водку, и устроили ей засаду: выехали на БТР в горы, и как только «КамАЗ» появился на дороге — бабах из пушки по колесам! Водители бросили машину и убежали, а в батальоне — разлюли-малина.
— Такие выходки не пресекались и не карались?
— Пока машины с грузом доезжали до Кабула, их десять раз продавали. Тот же Руслан Аушев, как он стал генералом? Да он на въезде в Салангский тоннель сидел, и через него все грузы проходили. У Аушева там целое подразделение было, а сверху — душманы. Они с ними дружили очень хорошо — никаких проблем. Сидели там и вместе собирали поборы с проезжавшего транспорта, который гуманитарную помощь вез: деньги, грузы... Я как приехал туда к ним — боже ты мой, чего только у них не было! Жили — королями! А таких постов, как возле Саламского тоннеля, было очень много, и пока машина какая-нибудь до Кабула доезжала, ее десять раз обдирали, только половина груза оставалась. Наверное, единственные, кто не занимался там грабежом — это спецподразделения КГБ. По крайней мере, мы уж точно до этого не опускались.
— И все-таки в Афганистане не только разлюли-малина была, воевать тоже приходилось. Какая была самая жестокая битва, о которой вы знаете или в которой сами участвовали?
— В Паншерском ущелье проводилась крупнейшая операция. Крупнейшая! Там засел Ахмад Шах Массуд, которого только недавно прибили. Он учился в СССР, военную академию окончил. Но потом что-то не поделил с нашими. Вот этот Массуд и защищал ущелье, за которым располагался весь север страны, самые плодородные земли. И, конечно, он показал, что не зря учился, показал, как надо воевать. Целые подразделения за несколько секунд уничтожал. Афганцы сверлили шурфы в скалах и закладывали туда взрывчатку — это у них было такое оборонительное сооружение, которое создавалось буквально за считанные часы. Паншерское ущелье тянется на 400 с лишним километров. Батальон наш туда вошел, а они шурфы подорвали. Всех завалило камнями, ни одного живого человека не осталось. Такая вот получалась общая могила. В этих боях у нас были очень большие потери — самые большие за все время войны. Я в ущелье приехал позже, мы там зачистку проводили.
— Впечатлений от войны не хватило, мирной жизни не захотелось?
— В 1986 году я попал в госпиталь, потом пробыл месяц в отпуске, а после этого меня направили для работы в Казахстан. В то время в Алма-Ате студенты беспорядки устроили. Это были первые беспорядки в Советском Союзе, еще без применения оружия. Мы тогда думали, что этим дело и закончится, но ошиблись. В 1987 году я занимался оперативной работой в Грузии, потом в 1989-м — в Карабахе, там уже конфликты были с оружием, и пришлось повоевать. Но самая страшная резня произошла, конечно, в Киргизии, в Ошской области. Я тогда приехал домой, чтобы переоформить командировку. Тут меня вызывает генерал и говорит: «Ты знаешь, что в Киргизии произошло?» Я отвечаю: «По телевизору видел». «Ну давай, — говорит, — собирайся. Звонили из Москвы, направляют тебя в Киргизию».
Я приехал в Ош 6 июня 1990 года, когда там еще трупы на дорогах валялись. Это был просто ужас. Киргизы на лошадях с гор спустились и носились, убивая всех подряд, — не жалели ни женщин, ни детей. Целыми семьями вырубали, город сожгли. Мне надо было выявить тех, кто провоцировал эти беспорядки. Я тогда писал в Москву, просил людей в помощь. Хотя в моем распоряжении и находилась большая группа оперативников, но все они были из местных и охраняли только меня. Фактически же я оказался там совершенно один. И что я мог сделать, если среди организаторов побоища были 1-й секретарь ЦК Киргизии, председатель Совмина, председатель местного КГБ?..
— Вы были единственным человеком, которого из центра направили в Ош для расследования конфликта? Расскажите подробнее, что там происходило.
— По нашей линии — да, я был один. А что происходило? Били узбеков — вот что происходило. Били сперва в Оше, а затем и в Узгене. Сначала собрали в горах всю киргизскую молодежь, затем отобрали у узбеков оружие и отвезли его в Ош — в тир напротив обкома партии. Этим оружием, а также автоматами, которые привезли от пограничников, и вооружили киргизов. Им пообещали: мол, выгоните узбеков — будете на их месте жить. Даже объявления развесили, что вот такого-то числа будут делиться участки узбеков — то есть, все уже заранее знали о том, что люди будут уничтожены. Вся операция подготавливалась месяц. А штаб располагался в райпотребсоюзе, где собрались депутат Верховного Совета СССР Атаман Ташалиев, 1-й секретарь райкома, 3-й секретарь, председатель райисполкома... Ташалиеву дали оружие, и он повел свое «войско» на город.
Я все это установил и написал председателю Верховного Совета СССР Анатолию Лукьянову бумагу на Ташалиева. Ташалиева вывели из состава Верховного Совета, и генеральный прокурор дал санкцию на его арест. Брали мы Ташалиева штурмом. У него в Узгене был не дом, а настоящая крепость, даже пулеметы на крыше стояли. Условия были сложнейшие. Информации об Атамане — никакой. Людей спросишь о нем — а у них от страха волосы дыбом.
В нашем распоряжении был разбитый «Москвич». На нем я и поехал к дому Ташалиева. Приехал, открыл капот. Стою, ковыряюсь — будто машина сломалась. Ташалиев и его охранники проехали мимо меня и не обратили внимания. А я стою и все подмечаю. Они въехали через боковые ворота, а через основные ворота ходили женщины — у него там целый гарем был. Я часа два простоял, информацию собрал и поехал назад.
В Узгене к тому времени уже расположилось воинское подразделение: парни все безденежные, но толковые. А у нас была целая 60-тонная цистерна спирта. Мы налили канистру и отправились к военным. Говорю: «Мужики, вот вам канистра спирта, помогите мне одного человека схватить». Нам дали два БМП и два БТР. Я нарисовал схему расположения дома, показал, где заметил охрану и какую, а затем предложил план захвата. Подъехали мы на четырех машинах к дому Ташалиева, заблокировали техникой все выходы и по громкоговорителю предложили сдаться. Оттуда — стрельба. Тогда мы из пулеметов как дали очередь по крыше — и они сдались. Мы охранников не трогали, взяли только Ташалиева. И тут же, ночью, на четырех машинах повезли его в Ош, ведь в Узгене его могли у нас отбить, мы опасались продажных милиционеров, военных... Ташалиев мне потом 5 миллионов рублей предлагал. И бесплатный самолет для доставки домой. «Только ты меня выпусти», — говорил. А как я его мог выпустить, если он руководил там всем восстанием? Хотя, конечно, ему привозили оружие, но воевал он. А оружие привозил, по нашим данным, не кто иной, как 1-й секретарь ЦК Киргизии Масалиев. В общем, деньги Ташалиеву не помогли. Его потом осудили, правда, в Казахстане. Дали 14 лет лишения свободы.
— И вы уверены, что установили истину?
— Дела, которые связаны с политикой — безнадежны. А там кругом была одна политика, один клан боролся против другого. Там было два основных клана — Масалиева и Акаева. И только позже я узнал, что клан Акаева тоже доставлял оружие для восстания. Поэтому хрен редьки оказался не слаще. А сначала я стал на сторону Акаева. Более того, председатель местного КГБ велел мне дать компромат на 1-го секретаря ЦК Киргизии, на председателя Совета Министров, на 1-го секретаря Ошского обкома... Ну, я и собрал для него материалы. Благодаря им Акаев потом выиграл выборы у Масалиева.
— А когда во всем разобрались, не пробовали собрать такой же материал и на Акаева?
— Попытка была, но она закончилась неудачей. Я пробовал получить информацию на станции ПВО в Андижане, где фиксировались все полеты самолетов и вертолетов. Однако вся информация за 5, 6 и 7 июня 1990 года была уничтожена: данные из компьютеров стерты, листы из дежурных журналов, которые ведутся для подстраховки, вырваны. Пограничники тогда мне посоветовали обратиться за помощью к китайцам. Я два раза нелегально в Китае был. И привез оттуда кассету. Но из Киргизии пришлось срочно убираться. Всю дорогу до Минска меня пытались убить, но и я дураком не был. Хотя, думаю, меня не убили только потому, что при мне не было никаких материалов. Ту китайскую кассету я спрятал в Киргизии, и она до сих пор там лежит. На ней — содержание переговоров всех самолетов и вертолетов, которые летали в Ош во время восстания и накануне. Но... Представляете — переговоры велись на киргизском языке, а перевести из-за преследования я не успел...
Сергей Сацук
«Для служебного пользования», № 6, 2002, Минск
