От Pout Ответить на сообщение
К Pout Ответить по почте
Дата 28.04.2001 17:27:09 Найти в дереве
Рубрики Современность; Политек; Версия для печати

Re: О це...

хвост откусывает все время!

поражены. Топлива не было. Внутрь реактора не попало также ни одной свинцовой болванки, сброшенной с вертолета, хотя газетчики любили и смаковали тему заглушки реактора, придумав для определения виртуозности работы вертолетчиков эффектное словосочетание: «пломбируют зуб». На дне шахты лежало зато несколько бетонных плит, которые оказались плитами стен центрального зала. Как они попали сюда, если верхняя часть реактора, как кастрюля крышкой, закрыта металлоконструкцией схемы «Е» -- «Еленой» на профессиональной терминологии? Если «Елену» подбросило взрывом, то за какое же время они упали? За доли секунды? Или «Елену» подбросило на более продолжительное время? Исследования бетона плит показали, что они не испытывали воздействия высоких температур. Больше того, на них сохранилась краска, рассчитанная на температуры не более 300ЃС. Получалось, что в шахте реактора никакого кипения и горения не было, не говоря уже про

«высокотемпературный кристалл»?! В подреакторном помещении ученые обнаружили некоторое количество вещества, которое было обозначено на рабочих планах как «кучи глины» и «слоновья нога» -- это и была топливная радиоактивная магма, стекшая через проплавленную плиту основания реактора по паросбросным трубам. Но сколько его было, этого топлива? Один процент от того, что было в реакторе? пять? десять? В любом случае незакрытым оставался главный вопрос: где девяносто? Исследуя искореженные металлоконструкции на блоке, ученые обнаружили следы очень высоких температур и странных процессов вроде высокотемпературного дутья, будто кто-то резал трубы коммуникаций и палил бетон исполинской газовой горелкой...

Константину Чечерову пришлось досконально изучить ядерный реактор, составы и свойства сталей и бетонов, строительную физику, баллистику, перечитать материалы допросов свидетелей и обвиняемых, собранные следствием. Он полагал, что, изучив характер разрушений, удастся восстановить не только картину того, как произошла авария, но и установить -- почему. Позднее выяснится, что вся авария, все необратимые процессы разгона и взрыва реактора, заняла десять секунд. Чтобы расписать это время посекундно, по долям секунды, Константину Чечерову потребовалось десять лет. Ему пришлось стать другим человеком, чтобы решить задачу такой степени сложности, ибо все, что он узнавал, шло вразрез с тем, что он, как и весь советский народ, думал до тех пор.



Смысл эксперимента, запланированного на четвертом блоке, заключался, как известно, в том, чтобы половину насосов, подающих воду в реактор, подключить не к сети, а к «выбегающему», или, проще говоря, отключенному и теряющему обороты, генератору. В результате предполагалось выяснить, как долго будут эти насосы качать в реактор воду, пока будут подключать аварийные дизель-генераторы. Штатный эксперимент, смысл которого ясен только специалистам. Из условий задачи авария никак вроде не вытекает. Считается, что эффект «разгона» реактора спровоцировала команда ответственного за испытания А.С. Дятлова нажать кнопку

«АЗ-5» после того, как на станции послышался гул и мигнуло освещение. Нажатие этой кнопки должно было заглушить реактор введением в активную зону стержней-поглотителей. Но как только кнопка была нажата -- якобы и раздался взрыв. Ответственные за проведение испытаний оказались крайними (неправильно действовали!), но хотели считать виновными конструкторов реактора. Те, в свою очередь, аргументированно доказывали, что реактор ни при чем. Расчеты наших и японских специалистов давали один и тот же результат: нажимали кнопку или не нажимали -- взрыва не получается.

Летом 1993 года в московскую квартиру К. Чечерова приехал профессор М.С. Микляев, специалист по большим и малым электродвигателям. С собой привез он расшифрованные им показания самописцев -- тех самых, которые Чечеров снимал в Чернобыле в 1986 году. Когда между учеными -- один из которых никогда в Чернобыле не был, а другой провел там несколько лет -- завязался разговор, выяснилось, что им есть что обсудить. Дело в том, что каждый насос, подающий воду в реактор, работает от электродвигателя. Электродвигатель делает конкретный завод-изготовитель. Для завода именно двигатель (а не реактор и не станция) является конечным продуктом труда, ценным электротехническим изделием. И чтобы это изделие уберечь, двигатель снабжается собственной защитой. Если, скажем, изменяется частота тока, двигатель отключается через 30 секунд. А если падает напряжение -- через 0,7 сек. Тем, кто планировал эксперимент на четвертом блоке, это и в голову не приходило, они ничего об этом не знали. Они полагали, что подача в реактор воды будет уменьшаться постепенно, тогда как после отключения насосов она упала сразу. Авария, следовательно, была запланирована, когда было принято решение проводить эксперимент. И дальше все происходило точно по плану.

Начинаются испытания. Почти мгновенно срабатывает защита электродвигателей, и половина насосов перестает подавать воду в реактор. На пульте об этом никто не знает, это зафиксировано только в показаниях самописцев. Начинаются перегрев и разгон реактора -- опять же никакие стрелки, приборы на пульте это не фиксируют. Станция -- это производство, а не испытательный стенд, здесь не должно быть быстро протекающих процессов. От перегрева в нижней части активной зоны реактора лопаются 1659 труб, по которым под давлением в 70 атмосфер циркулирует вода, которая в виде пара подается потом на турбины электростанции. Возникает реактивная тяга, достаточная, чтобы всю активную зону реактора (топливо, графит, стержни-поглотители) вместе с крышкой, «Еленой», -- по массе более 5000 тонн -- приподнять над землей. Сам реактор начинает работать как ядерный реактивный двигатель (вот откуда перерезанные, будто сваркой, металлоконструкции), его швыряет под крышу, где он и взрывается. Взрыв -- ядерный по своей физической природе, но слишком «медленный» по сравнению со взрывом атомной бомбы, а потому с точки зрения мощности -- мизерный. Порядка 0,01 килотонны. Рушатся крыша и стены. Бетонные блоки сыплются в опростанную шахту реактора. Следом за ними падает крышка, «Елена». В эти секунды (секунду) на пульте слышат глухие удары, гаснет свет, потом вновь загорается (автономное аварийное освещение). Дятлов кричит: «Нажимай кнопку, будем расхолаживаться с аварийной скоростью!» Никакая человеческая фантазия не способна вообразить себе случившегося. И уж тем более разум не в силах понять, что -- все. Стержни-поглотители попросту некуда погружать, потому что реактора не существует -- улетел. Поэтому операторы начинают нажимать кнопки, «гнать воду», охлаждать реактор. Потом выбегают на улицу, видят графитовые блоки, валяющиеся на земле, -- и опять им в голову не может прийти, что это -- из взорвавшегося реактора. Им, прекрасно знающим обстановку на станции, в этот момент кажется, что это какой-то другой графит, привезенный для строящегося пятого блока. Все, что происходит в эти секунды, -- им кажется. И они бросаются спасать то, чего нет. Разум отказывается принять случившееся, потому что ничего даже отдаленно похожего никогда на Земле не происходило...



С Константином Чечеровым я познакомился четыре года назад. И когда впервые попал к нему домой, ремонт тут, кажется, уже шел: во всяком случае, на полу кухни стоял чемодан со слесарным инструментом, и по цементной крошке возле раковины видно было, что хозяин вовлечен в сантехнические проблемы, причем вовлечен по-мужски лично, без дэзовских посредников. Каждый разговор с Чечеровым был для меня потрясением -- ведь я думал о Чернобыле то же, что и миллионы бывших советских людей. Иногда я отказывался верить ему и не верил до следующего нашего разговора. Иногда начинал бояться -- а вдруг он умрет, а я так и недорасспрошу... Он не умирал. Четыре года я не знал, как писать эту статью. Потому что она затрагивает очень многих людей. А ради чего их затрагивать? Я пил водку с офицерами-ликвидаторами на Новой Земле: с Чернобылем у них был связан такой коктейль чувств, который не то что переварить -- проглотить невозможно. И только когда в очередной раз мы с Константином Чечеровым садимся друг против друга и он вновь перечисляет тех, кто был с ним рядом, тех, без кого докопаться до правды было невозможно, я, настроившись на волну его чувств, на ясное понимание происшедшего, понимаю, что не написать эту статью нельзя.

Игорь Михайлов, Юрий Кобзарь, Петр Бойко, Георгий Ибраимов, Геннадий Гринченко, Николай Жуков, Борис Каратаев, Владимир Калинин, Александр Ширай, Алексей Ненаглядов... Их героями не назовут, все они, кроме Петра Бойко, умершего от рака легких, живы, все по-разному претерпевают нужду и прочие формы социальной дезадаптации, обрушившейся на них похуже Чернобыля. Они служили истине -- значит, ради них. Ради человеческого достоинства. Ради всех непритворных людей этой страны, благодаря которым само понятие истины остается наполненным реальным содержанием...

С того самого момента, как Константин Чечеров оказался способным к самостоятельному мышлению, выводы, которые он делал, непрерывно задевали то научные авторитеты, то интересы частных лиц, то политиков и могущественные ведомства. Эти выводы были нелицеприятны, неудобоваримы, ужасны...

Что значит -- топлива нет в шахте реактора и оно выброшено взрывом в атмосферу? Это значит, что радиации было «больше», чем докладывали наши академики на международных форумах? Это значит, что их «научная» точка зрения не стоит и ломаного гроша? Это значит, наконец, что радиация кому-то досталась? Кому? Всем понемногу, в основном Белоруссии, но Европе все же в меньшей степени, чем России, ибо верховой поток западного ветра протащил чернобыльский выброс через всю страну до Тихого океана, где его и засекли американцы.

Но это ведь означает также и то, что шахтеры и метростроевцы зря рыли подкоп и строили приемник для радиоактивной магмы под четвертым блоком? Бог с ними, с выдумками журналистов про «запломбированный зуб», бог с ними, с липовыми сотнями тысяч кубов бетона, залитого якобы в зияющую дыру аварии, о которых Рыжков докладывал Горбачеву, бог с ними, с липовыми научными степенями и наградами... Но что сказать тем 150 тысячам человек, которые прошли за эти годы через аварийный блок, которые были мобилизованы, вырваны из нормальной жизни и без разговорчиков брошены на ликвидацию, -- что их работа, их жертва была напрасна?

Нет, братья. Вы трудились геройски и беззаветно. Своим трудом вы спасли страну от паники, от паники в самом государственном механизме, от паники одряхлевшей системы, от некомпетентности руководителей государства, от бездумной решительности военных. Вы встали на место тех, кто должен был думать, не лгать, принимать ответственные решения, беречь каждого человека и каждый рубль. Своим гигантским совокупным телом вы заместили их. Страна поверила вам. Вы были героями. Пусть же мужество не оставит вас и теперь, когда трудные времена миновали и подступили еще более трудные.

Когда в апреле этого года я в очередной раз пришел к Константину Чечерову домой, ремонт находился в завершающей стадии полного разгрома квартиры, которая, как известно, предшествует волшебному ее преображению.

-- Вот, -- доложил Константин Чечеров, показывая на новые розетки и выключатели. -- Новая жизнь. Жду приезда из Киева ненаглядной дивчины.

-- А вы знаете, что никому из честных людей слава у нас ничего, кроме вреда, не приносит? -- пошутил я, когда Вика Ивлева -- единственная фотожурналистка, которая дошла до шахты реактора в глубине разрушенного четвертого блока, -- направила на него фотоаппарат.

-- Знаю, -- ответил Константин Чечеров.

В этот момент и был сделан снимок.