От Илья Вершинин
К All
Дата 24.01.2006 15:13:25
Рубрики Прочее; WWII; 1917-1939;

Тут намедни поднималась тема насчет Медведева. Так все таки, могло такое быть?

В общем, когда я разговаривал с одним оперуполномоченным Арманско-горнорудного комбината, тогда еще сержантом госбезопасности, он рассказал следующий случай. В общем, он рассказал случай про Медведева. Не думаю, что он бы стал сочинять эту историю, т.к. сколько его знаю, на выдумки он не способен. Хотя в принципе всякое может быть...

Поэтому привожу полностью воспоминания Ю.М. Галлата:

"Кстати, вот что интересно. Встретил я на Арманском горнорудном комбинате интересного человека – Дмитрия Медведева, в годы Великой Отечественной войны он был командиром партизанского отряда особого назначения. Правда, в этом отряде были в основном не партизаны, а бывшие чекисты. На нашем комбинате он отбывал срок: его приговорили к 8 годам заключения. В 1939 году, когда он уже был майор госбезопасности, его арестовали. Тогда арестовывали всех, кто был нежелаемый. Приехал как-то к нам на комбинат начальник Дальстроя генерал Никишов. Я его сопровождал, такой был порядок: уполномоченный обязан был сопровождать. У Никишова всегда была привычка: обязательно зайти в лагерь, посмотреть, как живут заключенные, каков режим. Идет Никишов по забоям обогатительной фабрики со своей свитой, как выходит из коптерки Медведев. Он был коптером. Никишов подошел и спросил:

– Медведев?

– Да, гражданин начальник.

– Ты что здесь делаешь?

– Срок отбываю.

Они с Медведевым, оказывается, были знакомы. Никишов посмотрел на меня и сказал:

– Сегодня к 8 часам вечера приведите его к начальнику комбината!

– Есть, товарищ генерал!

Привели мы его в порядок, он был чистенький, и в назначенное время – к начальнику комбината, фамилия его была Азриель. Постучался, он как раз там один сидел. Я их оставил. Два часа Азриель проговорил с Медведевым. Потом я спросил Медведева:

– Как че там было?

– Да ничего. Он спросил, как, где меня арестовали, за что арестовали, я все подробно рассказал...

Через неделю поступила телеграмма из Магадана за подписью Никишова в горрайотдел. Оттуда позвонили ко мне «Немедленно! Немедленно заключенного Медведева одеть, обуть и доставить в Магадан!» И вот, я его повез туда. Он же заключенный, так его нельзя отправить, ведь пока до Магадана – он заключенный. Он рассказал мне про себя по дороге:

– Мы с Никишовым были друзья в свое время. Он был начальником Западной границы, а я, как переходил границу, в Румынию, Болгарию, Польшу, Венгрию, в другие страны, ну ходил, как разведчик. Когда возвращался, у него останавливался, ночевал. Вот с ним и познакомились мы, подружились. Поэтому он меня опознал.

А потом я его доставил в Магадан, в главное управление Дальнего Севера, к генерал-лейтенанту Никишову. Тот вызвал его в кабинет, а я, значит, сижу в приемной. Сказано: отвезти. Звонок, а тут у него адъютанты сидят. Старший адъютант, капитан, зашел к нему, а оттуда выходит уже с Медведевым. Он, адъютант этот, мне и говорит:

– Вы можете ехать к себе. Он теперь свободный человек, потому что пришло решение Верховного суда Союза ССР. Его освободили.

Вот так реабилитировали Медведева. Мне было с ним интересно общаться"

_________________________________________________________________

Ну и вообще об НКВД он вспоминает:

И. Вершинин. После армии вы попали в органы. Скажите, как это произошло?

Ю. Галлат. В штабе кавалерийского полка, где я в последнее время служил, нас было трое друзей. Я, и два водителя – Витя Тернопович, здоровый парень, и Алексей (фамилию забыл). Все после армии разбрелись в разные стороны, кто куда. Дом у меня был в Иркутске, но я знал, что матери там нет, она уехала на Кубань. После армии надо было куда-то устраиваться работать. Вот и мы, трое армейских друзей, поехали во Владивосток. Приехали, сходили на «красную речку». Там уже вовсю шла вербовка – в «Дальрыба», «Дальуправление», «Дальстрой» (это на Колыме). Люди, которые занимались вербовкой, нам сказали:

– Поедете на Колыму, будете работать в лагерях!

Мы тогда вообще ничего не знали, все спрашивали:

– А что такое лагеря?

– А это там, где сидят заключенные...

– А как это понять, заключенные?

– А это те, кто арестованы и осуждены...

Ну не знали ничего этого. 7 ноября, как раз в день Октябрьской революции, нас погрузили на океановский пароход «Трансбалт», на котором и доехали до Колымы. Начали свой путь с Чуркиной бухты, пересекли Охотское море, вышли в пролив Лапирузе. Там был ужасный шторм, жуткая картина. От волн нам было страшно. Первый ведь раз на море! Волны бушуют, а он, наш корабль, барахтается в водной яме. Когда приехали на Колыму, нас поместили в здание школы. Через два-три дня приходит военный, два кубаря у него, значит, по армейски – лейтенант. Потом я узнал, что звание у него вовсе не лейтенант, а сержант госбезопасности. Начал он тут отбирать людей в управление НКВД. Меня вызвал, я как раз комсомолец был, говорит:

– Хочешь в органах работать?

– Хочу!

– Вот тебе анкета, заполняй!

Я тогда и представления не имел, что за органы какие-то. Думаю, наверное миллиция. Спрашиваю:

– В миллиции штоли?

– Нет, в органы!

– А миллиция что, не органы?

Как потом я узнал, это был начальник отдела кадров управления НКВД по Дальстрою. Вот, человек десять нас он отобрал, сказал, мол, ждите целый месяц. Мы ждали. Это шла проверка: кто мы, где служили, где жили, кто родители, все по всем пунктам. Как только собрали на нас материалы, вызвали в управление. Говорят:

– Галлат, завтра к девяти часам явитесь в управление НКВД!

Управление НКВД было в большом здании, на четвертом этаже. Пришли туда, но нас не пропускают. Тогда позвонили, сказали, чтобы нам выписали пропуска, и нас таким образом пропустили. Началась моя работа в органах, я был назначен помоперативного уполномоченного экономического отдела ГУГБ НКВД по Дальнострою. Ничего этого я раньше не знал. Ну, НКВД знал, органы, а о ГУГБ даже понятия не имел. Оказывается, это государственная безопасность. Вот, выдали нам форму, гимнастерки, штаны...

И. Вершинин. Чем первым делам начали заниматься, в органах-то?

Ю. Галлат. Оперативная работа. В первое время я все знакомился с документами, читал, проводил подготовку. Нас в кабинете трое сидело, все без звания. Через шесть месяцев я уже освоился, стал самостоятельно работать. Вдруг нас вызывают на совещание, и там начальник нашего управления генерал-майор Павел Игнатьевич Окунев зачитывает Приказ наркома внутренних дел Круглова присвоить мне звание сержанта госбезопасности, и троим – по два кубаря в петлицы. По армейски я стал лейтенантом, повысили меня в должности до оперуполномоченного и назначили на самостоятельный участок: Тинкимское горнопромышленное управление Тинкимского райотдела НКВД. Я попал на обслуживание Арманского горнорудного комбината, там обогатительная фабрика была, в 15 километров – рудник, то есть, место, где добывают руду.

Начальник райотдела Райцев, когда ехал, подцепил меня и отвез на комбинат. Показал дом, квартиру, рабочий кабинет. Квартира была хорошей: две комнаты, кухня, постель, все есть, рядом кабинет. В моем распоряжении четыре миллиционера. Говорю Райцеву:

– Зачем они мне?

– Как зачем? Порядок, а ты будешь старшим командовать, будешь всем руководить...

И он уехал в Тинкимское горуправление, в свой отдел, а я стал разбираться, как что делать. Начал читать материалы, читал, читал, начал соображать, что надо что-то делать. Тут как раз дело возникло: убийство. Слкдствие, допрос людей. Я немножко кое-чему в управлении научился, начал допрашивать, провел дело.

И. Вершинин. А что за дело было?

Ю. Галлат. На комбинате одного работягу убили. Трое таких же рабочих комбината, во время драки по пьянке разодрались и убили. Я провел следствие, подшил дело, написал обвинительное заключение. В это время как раз приехал заместитель начальника отдела Миша Ермаков, приятель мой. Говорит мне:

– Правильно сделал... Правильно, хорошо провел дело.

Сделал, передал в военный трибунал: он тогда свирепствовал на Колыме. Тогда ведь был военный трибунал, не было гражданских. Приехал с моим делом военный прокурор: люди арестованы, Никитин – главарь этой банды. Но Никитин – красавец, парень хороший, приговорили его к расстрелу. Мне было жалко его. Я еще председателю военного трибунала говорю:

– Может, не надо его расстреливатть?

– Мы, военный трибунал, мы приговорили, все...Сейчас пошлем на утверждение на приговор, утвердят и расстреляем

Так этого парня, молодого и красивого, расстреляли. Я сделать ничего не мог.

И. Вершинин. Никишов, это тогда была фигура?

Ю. Галлат. Ну, конечно, само собой. Он был уже тогда генерал-лейтенант, начальник Главного управления строительства Дальнего Севера НКВД СССР, считай, хозяин Колымы. Все ему подчинялось, он мог любого расстрелять. Как-то приехал он на один прииск. Идет, значит, с ним свита – начальник политуправления дивизионный комиссар Сидоров (Речь идет об И.К. Сидорове. По некоторым данным, на сегодня он единственный здравствующий генерал, получивший это звание в годы Великой Отечественной войны. Сейчас ему 97 лет, живет в Москве. См. биографию И.К. Сидорова и статью о нем. – И. Вершинин), начальник прииска, начальник Тинкимского горно-промышленного управления и другие. Пошли по забою. И вот – случай. Отказчик: заключенный, который отказался работать. Часовой посадил его. Никишов:

– Это что такое?! Почему не работает?

– Отказчик, товарищ генерал!

– Как это, что значит отказчик?

– Отказался работать.

– Расстреляйте его.

Часовой растерялся:

– Как расстрелять? Без суда и следствия нельзя.

– Я вам приказываю: расстреляйте его!

Солдат молчит. Тогда Никишов говорит ему матом:

– П.........а ты, а не солдат!

И пошел. (См. Биография И.Ф. Никишова)

И. Вершинин. Шкуродеры были у вас? То есть, те, кто жестоко избивали заключенных, зверствовали. Сегодня есть общеприянтое мнение...

Ю. Галлат. Нет, в то время это уже было не так. Вот когда был 1937-й, 1938-й, 1939-й год. Зверствовали, арестовывали кого попало, выбивали показания, жутко били. Мне Медведев рассказывал:

– Вот мои ребята, которые хорошо меня знали, так били меня жутко на следствии...

И. Вершинин. А у вас такие случаи бывали?

Ю. Галлат. Однажды был случай. Я тогда только что поступил работать, был помоперуполномоченного. Вызывает меня, значит, начальник первого нашего отделения экономического отдела сержант госбезопасности (лейтенант) Тришкин. Говорит:

– Посиди здесь, сейчас я буду допрашивать. Учись, как нужно допрашивать!

Для меня это новое, интересное. Сижу. Он вводит заключенного из нашей тюрьмы, говорит:

– Садись!

Он сел на табуретку. Тогда тот спрашивает его:

– Как фамилия?!

– А Бог ее знает.

– Как фамилия?!

– А Бог ее знает.

Так и говорил все время: «Бог ее знает». Тогда Тришкин как ударит ему в висок, он упал с табуретки. Тот подходит к нему и спрашивает:

– Как фамилия?

Тот еле еле отвечает:

– А Б-о-о-г ее зн-а-а-ает...

Он тогда его пинком. Для меня это жутко показалось. Как это можно бить подследственного? Бить человека, разве такое возможно? Вот он бился и бился, а он так и не сказал ему, какая его фамилия. Тогда он вызвал надзирателя, и увели его в тюрьму. Я говорю после этого Тришкину:

– Товарищ лейтенант, разве можно бить людей?

– Какой, каких людей?! Он разве человек? Он – заключенный, он уже преступник!

Вот и все. Я пришел к себе в кабинет, там Коля Редькин сидел. Говорю ему:

– Вот как, оказывается, надо допрашивать-то...

– Как?!

– Бить надо, сейчас при мне лейтенант Тришкин бил заключенного, последственного.

– Как так?!!

Вот и все. Но я 23 года прослужил в органах, был сначала помоперуполномоченным, оперуполномоченным на объектах, обслуживал специальные объекты, потом был старшим следователем Чарской долины, в моем подчинении было несколько объектов, приисков. Потом был следователем, начальником следственного отделения. Никогда! Никогда не было такого, чтобы я последственного хоть бы пальцем тронул!!! Никогда: ни мужиков, ни женщин тем паче. Я всегда смотрел, в первую очередь, на документы, говорил спокойным голосом. Я понимал, что бить нельзя. Если ты будешь вырывать у него показания, он может тебе наврать и сказать все, что угодно. Это же нельзя делать! Надо делать так, чтобы он сам рассказал о своей преступной деятельности. Вот это правда! А то, что он наврет, ведь от этого он может в суде отказаться.

И. Вершинин. Были ли «политические» дела?

Ю. Галлат. Вообще-то, я их не любил. Сам ими не занимался. Как то, помнится, в беседе с одним работником горнорудного комбината неосторожно высказался:

– Вот нас просят вести разработку, мы ее ведем, у заключенных добывем материалы антисоветские. А зачем? Ведь он все равно в лагере сидит. Ну что, если он, допустим, высказывает антисоветские измышления? Ну а что толку? Что, от этого, чтоли, пострадает советская власть? Нет, конечно, нет. Она настолько сильна (тогда я этому верил), что все это чепуха. А зачем бить людей, сажать, расстреливать, уничтожать?! Я считаю, это невыгодно...

Так вот, этот человек доложил начальнику управления Павлу Окуневу, что я такие вещи высказываю. Меня начальник управления пригласил к себе. Спрашивает:

– Слушай, вот такие вещи ты высказывал?

Отвечаю:

– Ну высказывал, товарищ генерал...

Думаю: это все, мне конец. Окунев мне сказал:

– Так вот что я тебе скажу... Если хочешь быть на свободе, никогда ни с кем на эти темы не разговаривай!!! Понял?! Я со многим тоже не согласен , но что сделаешь? Такая система. Чтобы больше таких разговоров не было! Понял ты меня?????

– Понял, товарищ генерал!

Так что с тех пор я прикусил язык.

И. Вершинин. А каков был срок для раскрытия преступления?

Ю. Галлат. Если убийство, то десять дней. Я раскрывал дела по убийству десятилетней давности, будучи старшим следователем Чарской долины, на приисках имени Буденного, имени Гастелло, имени, Ворошилова, «Гвардейский», «Ветреный», их всего было около десяти... Проводил расследования на каждом прииске. На каждом из них для этого был оперуполномоченный, но они настолько обленились, думали, мол, старший следователь приедет, проведет расследование. А сами ничего не делали...

И. Вершинин. Скажите, как вы начали выполнять особое задание ГКО? Я имею в виду транспортировку золота.

Ю. Галлат. В апреле 1941 года меня вызвал к себе начальник управления генерал Окунев. Говорит:

– Вот так, будешь возить золото. Это работа очень сложная. Это ответственная работа, очень ответственная работа. Самолет в твоем распоряжении. И там будет твое золото Все! Хабаровск и Новосибирск, вот два рейса в неделю. Остальные указания получишь у майора Христова.

Вот каждую неделю я, значит, возил золото. Первый рейс – в Хабаровск, второй – в Новосибирск. Короче говоря, был ответственным за безопасность самолета и полторы тонны золота. Летали на ИЛ-14 и «Дугласах». Сейчас я наблюдаю по новостям, как там-то упал самолет, там-то. Я четыре года пролетал, и никогда ни одной аварии не было. Вот как работали военные летчики, которыми управлял капитан. В самолет грузили 75 ящиков, по 25 килограмм золота на ящик, в мешке из специального материала: в него упаковывается золото, потом опечатывается. Помнится, поднимаешься с фельдъегерем (он со мною обязан лететь) в воздух и даешь сигнал на имя начальника управления НКВД: «Рейс номер такой-то, вылет во столько-то, пребуду в ваш пункт во столько-то. Обеспечьте встречу. Подпись». Телеграмма с борта самолета.

И. Вершинин. Полеты неподалеку от японской границы были небезопасны...

Ю. Галлат. Все было опасно. Мы везли 75 ящиков золота. Трасса была такой, что с самолетом могло приключиться что угодно. В воздухе всякие течения бывают. Помню, летим с Хабаровска в долину Амура: самолет поднимается то – вверх, то – вниз. Жутко, думаешь, вдруг как полетит вниз, и все – конец. Мой первый рейс был в Хабаровск, кажется, 20 апреля 1941 года. Было холодно, я одет в шинели, в сапогах, в фуражке. Замерз: самолет, по сути говоря, голый, транспортный, там тепла нет. Со мною сидят четыре пограничника-автоматчика, они тоже замерзли. Вот, что называется, бегайте, грейтесь... Минут двадцать пролетели, как выходит штурман нашего самолета, капитан. Справив малую нужду, говорит:

– Ну что, лейтенант, замерз?

Я говорю:

– Холодно, слушай, холодно. Конечно, холодно Что здесь, тепла нет штоли?

– Дак не положено давать сюда тепло!

– Но здесь же люди!

Тот засмеялся:

– Пойдем в кабину!

Говорю:

– Я могу пойти, а ребята замерзнут.

– Ничего, отогреются!

Захожу в кабинку к ним, там пять человек экипаж. Смотрю: у них стоит столик, на нем закуска, на полу жбан литров на десять. Они, пьяные, все сидят за столом, выпивают, а за рулем никого нет. Я думаю: сейчас напьются и разобьемся где нибудь. Они перехватили мой взгляд:

– Не бойся, лейтенант, самолет идет по курсу. Автопилот его ведет.

Штурман-капитан мне говорит:

– Садись, погрейся!

– Нет, ребята, я не буду, потому что мне надо сдавать груз-то...

– Протрезвимся, 5 часов 20 минут – наше время до Хабаровска.

Выпил чехлашку разведенного спирту, закусил. Сказал:

– Ну ладно, пойду, спасибо вам, согрелся...

И. Вершинин. На фронт пытались попасть?

Ю. Галлат. Заключенные пытались. Их надо было отправлять. Конечно, кое-кого отправили. Например, это делали с бывшими военными.

И. Вершинин. А сами вы пытались?

Ю. Галлат. Пытался. Но было нельзя. Вышел Приказ наркома внутренних дел Союза, где говорилось, чтобы ни одного человека из Дальстроя на фронто не отправлять, потому что Колыма – это добыча золота для Красной Армии. Оперативный состав занимался только добычей золота.

Был интересный случай. В августе 1944 года к нам в Колыму прилетел вице-президент США Уэлс. В Химчан послали группу офицеров обеспечить охрану: там был Никишов, а он, как-никак, депутат Верховного Совета, член Политбюро. Привезли нас на прииск, подготовили золото, сняли мат, обнажили через колоду. Уэлс, он высокий был, гребет золото и говорит:

– Это же золото, господа! Это же золото!

Ну, золото так золото, сами знаем, что это золото. Азартность у него какая-то проникла с этим золотом.

И. Вершинин. Рапорта подавали?

Ю. Галлат. Подавали. Был ведь патриотизм! Все подавали. Тогда нас собрал всех генерал Окунев и сказал:

– Вот так, слушайте внимательно! С управления Колымы на фронт никто не поедет! Это приказ наркома внутренних дел!И не пытайтесь подавать рапорта. Кто будет настаивать – на гаупвахту пойдет.

Вот и весь разговор.

И. Вершинин. Помните конец войны? 9 мая 1945 года...

Ю. Галлат. Это было на Колыме, на прииске имени Буденного. Я тогда вышел, смотрю: бежит секретарь парторганизации. Бежит, машет рукой, бежит, машет... Думаю: что это такое случилось? Подбегает ко мне, кричит:

– Война кончилась! Война кончилсь! Война кончилась!

Подбежал ко мне, обнял, поцеловал. Ударил носом в нос, и разбил мне нос. А до этого, это было утром, я вышел на крыльцо. Смотрю: летит комета, большущая, с большим хвостом. Думаю: что такое? Это, наверное, нечистая сила, летит и летит. Потом она как будто бы взорвалась. Получился треск и дым. Этот дым превратился в скорченного, как бы, человека. Я и говорю оперуполномоченному прииска Ваське Левашеву:

– Видишь, это Гитлер!

Тогда это скользко было, не слышно, что война кончилась.

И. Вершинин. Потом отмечали.
Ю. Галлат. Само собой, праздник ведь отмечался по всей стране. Также и у нас было. Был банкет в нашем управлении, у нас свой клуб был. Собрались, женщины организовали столы.
Запись: Илья Вершинин, 2003–2006 гг.


От И.Пыхалов
К Илья Вершинин (24.01.2006 15:13:25)
Дата 25.01.2006 07:57:15

Не могло

>– Мы с Никишовым были друзья в свое время. Он был начальником Западной границы, а я, как переходил границу, в Румынию, Болгарию, Польшу, Венгрию, в другие страны, ну ходил, как разведчик. Когда возвращался, у него останавливался, ночевал. Вот с ним и познакомились мы, подружились. Поэтому он меня опознал.

Никишов Иван Фёдорович... Ком. 1 погран. батальона, Азербайджан 1924-1925; нач. 41 Нахичеванского погран. отряда ОГПУ 22.07.26-12.27; курсант Высшей погран. школы ОГПУ СССР 1928-1929; нач. 41 Нахичеванского погран. отряда ОГПУ 31.08.1929-1933; ком. ж.-д. бригады 1933-04.34; нач. войск ОГПУ ПП ОГПУ Центр.-Чернозёмной обл. 04.34-10.07.34; нач. УВО НКВД Центр.-Чернозёмной обл. 10.07.34-03.37; нач. погран. и внутр. войск НКВД АзербССР 03.37-13.02.38; нач. Упр. погран. и внутр. войск УНКВД Ленинградской обл. 13.02.38-29.11.38; нач. УНКВД Хабаровского края 29.11.38-11.10.39; нач ГУСДС НКВД-МВД СССР 11.10.39-24.12.48...
(Петров Н.В., Скоркин К.В. Кто руководил НКВД, 1934-1941: Справочник. М., 1999. С.317-318)

>А потом я его доставил в Магадан, в главное управление Дальнего Севера, к генерал-лейтенанту Никишову.

Генерал-лейтенантом он стал лишь 9 июля 1945 года. До этого с 19.02.1939 - комиссар госбезопасности 3-го ранга (Там же. С.318).
От Илья Вершинин
К И.Пыхалов (25.01.2006 07:57:15)
Дата 25.01.2006 10:25:28

Что он путает с генерал-лейтенантом - это понятно

А про факт с Медведевым, что он был-то репрессирован?
От И.Пыхалов
К Илья Вершинин (25.01.2006 10:25:28)
Дата 27.01.2006 03:35:34

Есть кардинальный способ это выяснить

>А про факт с Медведевым, что он был-то репрессирован?

Отправить запрос в ФСБ. Если они ответят, что по их данным Медведев репрессиям не подвергался, всё станет ясным.

Что же касается Вашего рассказчика, то он явно имеет склонность к сочинительству. Поэтому его свидетельство вызывает сильные сомнения.
От Pavel
К Илья Вершинин (25.01.2006 10:25:28)
Дата 25.01.2006 10:37:41

Re: Что он...

Доброго времени суток!
>А про факт с Медведевым, что он был-то репрессирован?
Старинов говорил, что был.
http://lib.ru/MEMUARY/STARINOW/soldat.txt
С уважением! Павел.
От Паршев
К Pavel (25.01.2006 10:37:41)
Дата 26.01.2006 13:56:49

Re: Что он...

Он много чего говорил.
План победы над немцами у него хорош.