От Сергей Зыков
К All
Дата 22.02.2007 06:09:00
Рубрики Современность; Флот; Локальные конфликты;

кто китайцами во Вьетнаме интересовался? заметки очевидца так-скать

3[66]2000 СОЛДАТ УДАЧИ

ИНДОКИТАЙ

Валерий БОБРОВИЧ

Фото Льва ПОРТЕРА
- Советские моряки — желанные гости во вьетнамских портах.
- Порт Хайфон.

Зимой 1992 года на съезде украинских военнослужащих я познакомился с неким Юрком Романцом. Тогда я еще плохо разбирался в тонкостях «диаспорного» произношения и принял его за галичанина. В буфете за чашкой чая зашла речь о прежних временах. Мой знакомый обмолвился, что был во Вьетнаме. Следует заметить, что в те годы национальной эйфории развелось что-то уж чересчур много украинских «комбатантов». Старшее поколение настаивало на своей принадлежности к УПА, младшие были вынуждены удовлетвориться многочисленными «локальными» конфликтами в странах «третьего мира». Поэтому я отнесся к словам моего знакомого с некоторым недоверием. Тем более что, по его словам, он служил в бригаде морской пехоты. Как известно, ни советской морской пехоты во Вьетнаме не было, ни в самой морской пехоте тогда не было бригад, а только полки. Когда я все это выложил моему vis-a-vis, тот вскипел:
— Як це не було! А в Данангу хто був? Только тогда до меня дошло, что соотечественник мой служил в американской морской пехоте, которая действительно защищала Дананг во время знаменитого весеннего наступления северовьетнамцев, в дни праздника Тет в 1968 году. Крылатая фраза US Marines: «Чтобы удержать Кхе-Сан, нам нужны только боеприпасы, свежие бинты и бобы» — тогда облетела весь мир. Несколько лет спустя судьба тоже связала меня с Данангом, хотя и несколько иным образом.

Летом 1970 года, когда я окончил мореходное училище, меня вызвали в некое штабное здание в Одессе. В то время в военно-морском флоте сказывалась нехватка офицерских кадров по целому ряду корабельных специальностей. Многие мои товарищи с гражданского флота уже попали в разнарядку ВМФ. Действия флотского начальства по набору в военный флот ничуть не отличались от практики рекрутства Британского королевского флота периода войны с Наполеоном: тогда капитаны боевых кораблей совершенно спокойно могли снимать с торговых судов приглянувшуюся им часть команды
(последствия порочной практики нашего командования не заставили себя долго ждать: в апреле — августе 1977 года по кораблям гражданского флота прокатилась волна мятежей, оставшаяся в истории как «вольный ветер в Спитхэде»).

Так же как и другие мои товарищи, я не имел никакого желания расставаться с прелестями загранплавания и поэтому твердо решил сопротивляться. «Каперанг» долго копался в моей анкете, наконец спросил, как я отношусь к тому, чтобы отправиться добровольцем во Вьетнам. Услышав отрицательный ответ, он, похоже, ничуть не удивился:
— Очень хорошо, тогда идите к секретарю и напишите заявление.
— Какое заявление?
— Об увольнении с флота «по собственному желанию». Нам трусы не нужны.

Мечта о «загранке» становилась и вовсе неосуществимой. От отчаяния пришлось привести последний аргумент, вполне убийственный для моей карьеры:
— У меня дед был репрессирован, так как был польским офицером и адъютантом Петлюры.
Формулировка в справке о реабилитации, которая находилась у меня на руках, вызывала некоторое сомнение: как это «адъютант Петлюры» и одновременно «польский офицер»? Кадровик промычал что-то типа: «сын за отца не отвечает», и «кадровое» колесо завертелось. В движениях бюрократической машины было что-то от хорошо отлаженного конвейера смерти, после попадания в который спрыгнуть уже не представлялось возможным.


Морские рекруты

Вскоре я оказался в помещении, заполненном личностями самого подозрительного вида. Вход, или, вернее сказать, «выход», охранял автоматчик. Как водится, командиры кораблей и береговых частей под предлогом оказания «интернациональной помощи» поспешили избавиться от самых пропащих. В основном людей отсеивали из-за пьянства.
Контингент подобрался, что называется, прожженный. Похоже, никого ничуть не беспокоила перспектива грядущей отправки на войну. Секрет оказался прост: сдав документы и получив взамен справку, самые отпетые ушли в загул, справедливо полагая, что лучше пересидеть отправку в милиции по какой-нибудь административной статье. Но не тут-то было. Обладателей справок попросту не задерживали.
Нас готовились погнать во Вьетнам в качестве военно-морского пушечного мяса.
В Москве нас поселили в «интуристовской» гостинице, выдали цивильную одежду: белые рубашки и темные брюки. Выходить из гостиницы не разрешалось. Милиция на входе и персонал ресторана получили на этот счет соответствующие распоряжения. Нас кормили, но спиртного не подавали. Впрочем, организаторы «гастролей» допустили серьезный просчет - у нас не отобрали деньги.
Официант, похоже, был покорен моим французским обращением:
— Garson!..
— Ничего, если я в чайничке подам? — застеснялся польщенный работник «общепита».
— Подавай хоть в корыте! — не выдержали мои страждущие соседи.
Вскоре официанты с чайниками засновали от столика к столику. Атмосфера в зале значительно оживилась. К вечеру, уже на пути к номеру, я ощутил, что еще не полон впечатлениями. На этаже под лестницей размещался бар. Немного поразмыслив, ибо в кармане оставалась всего одна десятка, я вошел. Усталый бармен скучал за стойкой. Пара проституток досаждала скандинавскому туристу. Бутылка коньяка стоила на удивление недорого — восемь пятьдесят. Широким жестом я протянул червонец:
— Сдачи не надо!
— Что ты мне суешь!
На практике, в «мореходке», я уже ходил в заграничный рейс, да и сама Одесса была «свободным» городом, где валюта в нелегальном обращении имелась, но такое презрение к отечественным деньгам довелось испытать впервые.
— Доллары давай!
Московская наглость тоже была в новинку, но практически любой исход конфликта (коньяк я уже отпил) меня устраивал.
Кипя справедливым негодованием, бармен призвал на помощь милицию. Несомненно, «прикормленный» им правоохранитель мельком взглянул на мое удостоверение и потерял к происшествию всякий интерес. Вернув мне документы, милиционер небрежно бросил бармену:
— Из своих покроешь.
Я допил коньяк и победоносно, насколько позволяла координация движений, удалился в номер.
На следующий день наша группа самолетом уже летела в Ташкент.
Там в аэропорту, пока нас возили на обед, какая-то сволочь украла из салона самолета четыре бутылки водки. К чести воздушного флота, командир экипажа поддержал претензии моряков и отказался взлетать до тех пор, пока водку не вернут.
В таком веселом расположении духа, подогреваемые винными парами, мы приземлились в Ханое.


«Доброе утро, Вьетнам...»

Автобусами нас повезли в Хайфон — 120 км. Пыльное, разбитое шоссе было заполнено колоннами техники. В одной из пробок нашим глазам предстала страшная картина. На повороте танк Т-54 занесло с полотна дороги, машина съехала в кювет и перевернулась. Сидевшие на броне люди оказались вдавленными в мягкую болотистую почву и лишь поэтому не погибли сразу. Теперь они жутко кричали, пока танк пытались оттянуть тросами.
Отсутствие инвалидов на улицах вьетнамских городов бросалось в глаза почти сразу. Это было довольно странно, так как к тому времени страна воевала уже двадцать пять лет. В том же Гамбурге безрукие и безногие 50 — 60-летние мужчины попадались на каждом шагу. Намного позднее раненые на костылях не были редкостью в Тбилиси или Загребе. Ходили слухи, что калек, не владеющих полезными навыками (обувшика, портного, пропагандистов), в госпиталях усыпляли...


Авианалеты

В сентябре 1969 года скончался Хо Ши Мин. В ходе своего визита в Северный Вьетнам А. Н. Косыгин предостерегал новое руководство страны от каких-либо военных авантюр на Юге. Но Ханой явно готовился к крупномасштабным боевым действиям.
Целью нашего прибытия во Вьетнам была деблокада гавани Хайфона — речного порта, расположенного в одном из рукавов Красной реки милях в пятидесяти от моря. Весь речной фарватер был нашпигован американскими минами, которые сбрасывались с самолетов. Наши сменные экипажи должны были выводить запертые минами суда.
Уже в ходе боевых действий в порт начали поступать стратегические грузы: оружие, боеприпасы, техника «двойного применения», продовольствие. Впоследствии СРВ честно расплатилась с нами за все военные долги... вениками.
Соблюдая законы ведения войны, американцы ограничивали цели своих бомбардировок вьетнамскими военными объектами. К моменту нашего прибытия в Хайфоне были разрушены железнодорожный вокзал, нефтяная гавань, склады. При этом последствия бомбардировок совсем не были похожи на известные из кинохроники развалины Берлина. Никаких руин, буквально каждый кирпич был раздроблен на несколько осколков. На месте того же вокзала виднелась лишь небольшая куча мусора. Жилые районы оставались практически нетронутыми. «Ковровые» бомбардировки, о которых столько твердила советская пресса, почти не производились.
Если судить по авианалетам, свидетелем которых я был, американцы воевали какими-то «припадками» — исходя из своих, далеко не военных, расчетов. Первые налеты и бомбардировки американской авиации начались лишь в начале июня 1970 года. В последующем самолеты в небе Северного Вьетнама появились только к новогоднему празднику 1972 года. В апреле того года американцы понизили в должности прежнего командующего ВВС во Вьетнаме генерала Джона Лавелла, который отдал приказ о двадцати несанкционированных налетах на Северный Вьетнам во время крупнейшего коммунистического наступления! В ноябре налеты вновь прекратились. В декабре Ханой и Хайфон бомбардировали в последний раз.


Взаимоотношения

Все это время мы водили суда по заминированному фарватеру.
В гавани Хайфона скопилось много судов под иностранными флагами. Крышки своих палубных люков они окрашивали в цвета национальных флагов. После возобновления боевых действий во время бомбежек порта этим обстоятельством пользовались китайцы. На своем буксире они подходили кому-нибудь под борт и открывали яростный огонь из счетверенных «максимов» по американским бомбардировщикам, что неминуемо вызывало ответный огонь сверху.
Против китайцев действовало единственное средство, которому нас научили поляки, — «пожарная тревога». Из водометных пожарных стволов под давлением восемь атмосфер китайский баркас начинали обдавать водой. У нас на баке находилась стационарная водометная установка, создававшая давление в двенадцать атмосфер! Струя воды из нее не только разбивала стекла в рубке, но и выламывала двери — людей попросту смывало за борт.
Причиной всеобщей ненависш моряков к китайцам, кроме тогдашних политических осложнений, была и судьба экипажа польского «Конрада».


Судьба «Конрада»

Однажды китайцы провели в порт груженную снарядами барку. Ночью ее подогнали к причалу на место «Конрада», который в это время вывели на рейд. К утру разгруженную барку спрятали в камышах, а ее место вновь занял «Конрад». Польское судно имело большое водоизмещение и стояло в балласте (с пустыми трюмами. — Прим. редакции), так что высота борта достигала метров четырнадцати.
Американцы, всегда располагавшие самой свежей разведывательной информацией, ранним утром атаковали «Конрад». Пятерка «Фантомов» дала ракетный залп. Выпущенные ракеты разорвались внутри корпуса судна.
Во время налетов мы обычно занимали места на палубе. Согласно пожарному расписанию, надевали каски и спасательные нагрудники. Надо отметить, что поляки вели себя довольно беспечно. Тогдашний президент США Никсон заявил: «Ни одна бомба не упадет на польское судно», и они этому верили.
Когда с палубы нашего «Дивногорска» я услышал глухие разрывы ракет, команда польского судна мирно спала в своих каютах. Пожар быстро охватил все внутренние помещения «Конрада». Огонь, сорвав крышки люков, дал доступ воздуху и овладел всем судном. Большинство моряков оказались сильно обгоревшими. В первые же секунды погибло семь человек.
В это время рядом с «Конрадом» стояло китайское судно. Обожженные поляки едва карабкались по почти отвесному трапу в надежде получить помощь. Раскинутые руки польских моряков, цепляющиеся за борт «китайца», — как на распятии. Однако китайские вахтенные не пустили несчастных на борт, и им пришлось сползать вниз. Поляков подобрали из воды и отправили в больницу. Однако помощь пришла поздно — умерло еще семь человек, в том числе и мой знакомый весельчак-боцман.
«Конрад» был полностью уничтожен.


Месть

Прошло некоторое время, эта история, казалось, канула в Лету. Экипажи судов должны были сменять раз в год. Подоспел момент награждения «моряков-интернационалистов» вьетнамскими медалями «За дружбу народов».
Собралось нас довольно много: человек триста — наших, двести — китайцев, человек по шестьдесят — восемьдесят — кубинцев и немцев и всего сорок поляков.

Как раз перед началом церемонии к нам подошла польская делегация и сообщила, что они будут бить китайцев. Для них это было не так сложно — на польских судах помполиты отсутствовали.
Столы были уставлены бутылками «Столичной» и вьетнамской «Ламы». Качество местной водки оставляло желать лучшего. В рюмке такой водки сверху плавало пятно сивухи, и перед употреблением его надлежало поймать бумажкой и удалить. После, зажав свободной рукой нос, — пить. Зато ячменное пиво было очень даже неплохим.
Вскоре заиграла музыка. Начались танцы. Китайцы раздают значки с изображением Председателя Мао. Взял один и я. Поляк швырнул китайский значок на пол, что послужило сигналом — началась драка.
Немецкие и кубинские помполиты тут же вывели своих людей из-за столов. Наших помполитов подвела жадность. Дорвавшись до дармовой водки, они не могли действовать столь же быстро, как их коллеги. Сквозь толпу к нам прорвался один из растерзанных поляков и закричал:
— Славяне! Что же вы смотрите!
Пользуясь превосходством в численности, мы смели китайцев. Бамбуковое здание рухнуло на наши головы. Клубок из добрых шестисот человек накатился на немцев. Те в очередной раз стали жертвами собственной пунктуальности: их помполиты пытались организовать построение команд и пересчет своих людей. Оправившись от замешательства, немцы тоже ввязались в драку.
В этой свалке я потерял значок с изображением Мао, о чем до сих пор очень жалею. Медаль каким-то чудом сохранилась.
Вьетнамцы довольно быстро подогнали к месту потасовки с десяток грузовиков с солдатами. Однако тем запретили вмешиваться в разборку иностранных моряков, и им оставалось только растаскивать дерущихся. Одеты мы были во вьетнамскую форму: рубашку и штаны, но вместо войлочных тапочек носили высокие американские ботинки. Шорты, как и ботинки, служили отличительным признаком моряков-европейцев. Вьетнамцам бы и в голову не пришло носить нечто подобное. Они считали такое обмундирование признаком капиталистического разложения.
Когда на помощь китайцам подоспели вьетнамские солдаты, мы уже успели прорвать кольцо и, взявшись за руки, с пением «Варяга» двинулись в порт. При этом оказалось, что у немцев существует какая-то своя песня на тот же мотив, а наша создана по принципу: «Слова народные, музыка тоже украдена». В порту мы разбросали шлагбаумы и будки с охраной, после чего каждая команда разбежалась по своим судам.
Наутро прибыл представитель торгпредства. Нас собрали в кают-компании. Все с подбитыми глазами, с опухшими костяшками пальцев. Помполит бегает вокруг представителя, а у самого ухо наполовину оторвано:
— Мои не дрались, мои не дрались...
Представитель, как водится, начал с угроз. Обещания шли по ниспадающей: сначала — «загнать в Магадан», затем — «позакрывать визы» и наконец — «дети ваши за границу ходить не будут». Когда «представительский» долг был исполнен, огласили и мнение руководства: «А все-таки хорошо, что вы их...» Энтузиазм был полным: «Да, мы еще можем!»


Вьетнамские женщины

Нас, «хохлов», узнавали везде и сразу. Даже во вьетнамском ресторане.
В Хайфоне был единственный ресторан для иностранцев. Ситуация чем-то напоминала Мурманск времен Второй мировой войны, когда туда приходили союзнические конвои. Разница состояла лишь в том, что дети не толпились у входа, выпрашивая хлеб, а в зале отсутствовали женщины, предлагающие свои услуги. При этом снабжение населения оставляло желать лучшего. Продуктовый паек состоял из нешлифованного риса и рыбного соуса. Соус изготавливался методом сбраживания рыбных отходов и смердел. Чтобы заглушить голод и сохранить силы, вьетнамцы спали по 14 часов в сутки.
Познакомиться с местной женщиной было практически невозможно. На сей счет действовало драконовское постановление: вьетнамок, уличенных в связи с иностранцем, отправляли на исправительные работы. А если она была замужем и муж находился на фронте, то ее могли и расстрелять. Поэтому ресторан изо дня в день наполнялся исключительно мужской компанией. Это было неправдоподобное зрелище, особенно когда вьетнамский оркестр наяривал «ты ж мэне пидманула, ты ж мэне пыдвэла».
На национальном уровне интимные проблемы в воюющей стране были решены успешно. Офицерам Северо-вьетнам-ской армии, кроме основной семьи, разрешалось заводить сожительницу по месту прохождения службы. Выбор кандидаток производился местными властями без учета прежнего семейного положения женщин.
Вспоминаю плакат на улице Хайфона. На нем была надпись, которую нам перевел пожилой вьетнамец: «Десять лет войны минуют, как один взмах ресниц».
Хо Ши Мин явно польстил женской части населения Вьетнама. В своих серых и темно-синих спецовках вьетнамские женщины на велосипедах вызывали скорее сочувствие. Довольно часто можно было наблюдать, как женщина идет на работу и везет в тачке совершенно здорового мужа. Пока она трудится на рисовом поле, тот сидит в теньке, а в перерывах она еще успевает поить его чаем. Вечером везет обратно домой.
Почему, спрашивается, не бросает? Мужика, при всеобщем военном дефиците, тут же подберет другая, более расторопная баба.
Их эмансипированные соплеменницы в Южном Вьетнаме в это время щеголяли в пестром тайваньском и гонконгском тряпье, разъезжали на мотороллерах и были куда доступнее. Если верить американской пропаганде, то к началу 1972 года распространение венерических заболеваний в Южном Вьетнаме достигло 700 случаев на 1000 проституток.
Единственной сферой, где неформальное общение полов было еще возможным, оставались общественные туалеты. Когда в Хайфоне я впервые присел над знакомой с детства дыркой, вошла вьетнамка, поклонилась мне и пристроилась рядом. Я моментально выскочил юн, но никаких пояснительных надписей или знаков снаружи не увидел. Тогда во Вьетнаме не было принято разделять места общего пользования на «мужские», «женские» и «для начальства». С той же проблемой мне пришлось столкнуться чуть позже в Корее и Китае. В суровые годы китайской «культурной революции» даже расстегнутая пуговка на блузке могла послужить надежным указателем на род занятий ее владелицы. Увы, подобный пароль для Вьетнама был мне неизвестен.


Человек — это звучит гордо

Тем не менее во Вьетнаме я почувствовал себя человеком: не только с антропологической, когда при моих ста шестидесяти пяти сантиметрах был на голову выше любого из базарной толпы, но и с финансовой точки зрения. Получал в день восемь донгов, тогда как бутылка «Столичной» стоила четыре. Каждое утро к борту нашего теплохода на мотороллере подъезжал рассыльный из ресторана и начинал пронзительно кричать:
— Товалися, у меня все есть!
Мотороллер был оборудован холодильником, так что водка и закуски приятно освежали даже в солнцепек.


Война

30 марта 1972 года, выражаясь официальным языком, «наступило обострение». Части регулярной Северо-вьетнамской армии, численностью до ста тысяч человек, перешли демаркационную линию и с нескольких направлений атаковали Южный Вьетнам. Вьетнамское руководство уверяло, что стоит только первому танку пере-
сечь границу, как благодарное население подхватит его и на руках потащит до самого Сайгона. Я сам видел нечто подобное в пропагандистском фильме.
...Американцы ответили мощнейшим ударом авиации. Сначала разрушили дамбы, а когда вода залила окрестные поля и свела на нет свободу маневра, началась танковая атака. Это уже была не война, а тир. Фотографии сгоревших «пятьдесят-четверток» со звездами на башнях обошли всю мировую прессу. Казалось бы, очередной casus belli: свидетельство агрессивности коммунистического режима налицо, и можно ожидать большой войны.
Реакция Ханоя подтвердила это. Десятки тысяч мужчин были мобилизованы в армию. С ракетных и артиллерийских батарей снимали зенитчиков и гнали куда-то на передовую. Всем советским «советникам», вне зависимости от рода занятий, пришлось переквалифицироваться в танкистов и пехотинцев. Лично я стал артиллеристом.
Когда военных советников назначают на батарею или в стрелковые батальоны, как это было в Эфиопии, следует понимать, что дело взыскания интернационального долга находится под угрозой. В течение всякой колониальной (освободительной, междоусобной) войны неизбежно наступает момент, когда в армию начинают призывать, не обращая внимания на ценз образования и оседлости. Тогда на поля битв возвращается традиционное военное искусство, перед которым мы большей частью бессильны.
Наша зенитная батарея прикрывала нефтехранилище, построенное еще французами в 1947 году. На вооружении мы имели 24 счетверенные флотские артиллерийские установки «Эрликон» немецкого производства, выпуска конца Второй мировой войны. Подача боеприпасов осуществлялась гидравлически, из бетонных погребов. Знаменитая конструкция 1917 года немецкого инженера Беккера, функционировавшая по принципу отдачи свободного затвора, стала одной из классических машин для убийства. За секунду каждый ствол извергает килограмм снарядов калибра 20x110 со скоростью 1200 выстрелов в минуту.
Спустя почти двадцать пять лет знакомство с «Эрликонами» пригодилось мне на Балканах. А пока мы без особого успеха палили по американским самолетам палубной авиации и по стратегическим бомбардировщикам. Все наши данные самым тщательным образом суммировались в вышестоящих штабах. Если верить сводкам, во Вьетнаме было сбито самолетов в три раза больше, чем их насчитывали US Air Force. Фактически же за полгода над Хайфоном советскими ракетами «земля-воздух» было сбито только два самолета противника.
Задачей нашей батареи была борьба с истребителями-бомбардировщиками «Фантом». В отличие от В-52, «Фантомы» действовали пятерками, подходя к цели эшелонами на разной высоте. Заметив дымный хвост пущенной с земли ракеты, первая пятерка расходилась в стороны, а самолеты второй принимались за уничтожение наземной станции наведения. Подкрыльевые кассетные установки ракет малого калибра «воздух-земля» были очень эффективным оружием. Дождь разрывов накрывал огневую позицию, после чего становилось уже не до управления зенитным огнем.
В этих случаях из двадцати четырех зенитных установок стреляли только три, где стрелками были старшие матросы моего экипажа.
Оборонительные сооружения французов вьетнамцы дополнили весьма эффективными бомбоубежищами. В землю закапывали кольцо канализационной трубы и накрывали его люком. Спрятаться в нем можно бьио только одному человеку, зато накрыть удавалось разве что прямым попаданием ракеты. Но сидеть в этих трубах и трястись вместе с землей было очень страшно.
Мы вели в основном заградительный огонь, так, чтобы атакующие нас «Фантомы», использовавшие для скрытного подлета складки местности, вынуждены были приподниматься над этой стеной огня. Тем самым самолеты противника попадали в зону действия ракетных комплексов ПВО.


Племя Мао

В феврале 1971 года боевые действия южновьетнамской армии были перенесены на территорию Лаоса и Камбоджи. Американцы уничтожили базы на «тропе Хошимина». Было взято огромное количество трофеев. В Лаосе на стороне американцев активно воевали племена Мао. Согласно французской статистике, население Кохинхины (Южного Вьетнама) только на 37 — 38% состояло из вьетнамцев. Статистика коммунистов утверждала, что численность вьетнамцев по всей стране насчитывает порядка 87%.
Однако зона обитания племен начиналась уже километрах в ста к юго-западу от Ханоя. Находились они на самых разных ступенях общественного развития. Так, крупногабаритный, двухметровый генерал Лавриненко как-то попал в гости в племя, придерживающееся матриархальных традиций. Местные женщины едва доставали ему до пояса. Сбежавшиеся со всей округи туземцы с восхищением дотрагивались до слоноподобных генеральских стоп. Они считали, что белого человека привезли для улучшения местной породы. Вождь племени по понятной причине намеревалась продлить пребывание генерала в гостях как можно дольше, обещая привезти его на базу «потом».
Сопровождавший генерала вьетнамский офицер не имел на этой территории реальной власти и был вынужден буквально валяться в ногах у вождя племени, умоляя вернуть генерала в срок. По словам офицера-переводчика, в противном случае в Ханое с него «голову снимут».


Лаос

Причина недовольства туземных племен Индокитая собственным правительством носила универсальный для всех стран «третьего мира» характер. В продвижении цивилизации неминуемо наступает момент, когда дальнейший прогресс означает налогообложение. А как можно обложить налогом кочующих охотников и собирателей? На процент от выкопанных кореньев?..
Насильственное прикрепление к земле и трудовая повинность вызывали сопротивление. Хотя я не знаю, кто, кроме горцев, воевал в Лаосе и кто, кроме вьетнамцев, входил в «Патет Лао».
Лаосцы тогда (да, вероятно, и сейчас) были ярыми приверженцами буддизма. Численность правительственной армии едва достигала 4000 человек. Силы «Патет Лао» оценивались в 10 — 40 тыс. человек. Около тридцати процентов мужского населения страны пребывало в монашестве. На базаре лаосского бонзу легко было отличить от простолюдинов — по колокольчикам на ногах, которыми он отгонял насекомых, чтобы не давить их при ходьбе. Когда лаосцев начали мобилизовывать в армии воюющих сторон, они первоначально, идя в атаку, стреляли в воздух, наивно полагая, что противник ответит тем же. Признаюсь, мне было жаль бедных туземцев, впоследствии преданных своими американскими «друзьями».
В 1972 году боевые действия американцев и южновьетнамцев едва не привели к их победе, но были внезапно прерваны. 27 января 1973 году в Париже новоявленный пророк западной дипломатии Генри Киссинжер подписал соглашение об обмене нескольких сотен американских военнопленных на целый Индокитай. В 1945 году США признали Вьетминь на пять лет раньше, чем даже Китай и СССР. Тогда им был нужен союзник против Японии. Теперь круг замкнулся.


Воевали, как жили...

Признаюсь, мне так и не удалось, несмотря на все свое любопытство, собрать какие-либо сведения относительно военного опыта вьетнамцев. Даже несмотря на то что генерал Лавриненко оценивал офицерский корпус и рядовой состав армии Северного Вьетнама как «весьма подготовленный и готовый к решению поставленных задач».
Для оценки их боевой подготовки не нужны какие-то особенные «тактические» примочки. Вьетнамцы воевали, как жили. Тогда я еще не знал, что люди могут пребывать в потоке войны так же безрефлекторно, как чиновники в конторе. Как-то на батарее мне вздумалось провести проверку состояния стрелкового оружия. Первый же солдат, в чистоте «Калашникова» которого я было усомнился, тут же дал в воздух длинную очередь, заулыбался и победоносно заявил:
— Цистый, товалися!
Вьетнамцы обращались со своими автоматами, как с палками. Чтобы оценить это прагматическое слияние человека с оружием, необходимо повоевать самому. Неизбежно приходит день, когда начинаешь заколачивать прикладом своего АК-47 гвозди. Речь идет о том, чтобы точно знать, чего следует и чего не следует ожидать от оружия. Люди, далекие от реальной войны, слишком уж часто придают ему какую-то ценность.


С поднятым флагом, по горло в воде

Мы покидали Вьетнам морем на спасенном нами «Дивногорске». Шли на ремонт в Гонконг. Последним зрелищем в этой войне для меня стала фантасмагория китайско-вьетнамского противостояния в Гонконгском заливе.
Кроме Парасельских островов, в Южно-Китайском море есть масса мелей и скал, которые выступают над поверхностью воды только во время отлива. В прилив на спорных островах вьетнамские солдаты стояли буквально по горло в воде, с поднятыми национальными флагами в руках. И горе тому, кто ронял или мочил полотнище, которое уже не могло развеваться в таком виде!
На соседних мелях точно так же с флагами в руках стояли китайцы. Жизнь на островках входила в сухопутное русло только в отлив. Вышки на сваях не строили по банальной причине: они обходились намного дороже людей. Хорошо развитое чувство долга позволяло вьетнамцам выдерживать низкую для них температуру воды.
Когда зимой, на батарее, я купался в заливе, вода казалась мне, по черноморским масштабам, теплой. Но вьетнамцы вылезали из нее, стуча зубами от холода. То же самое наблюдал один мой коллега, советский военный советник в Индии. Жители индийских южных областей обычно мерзнут даже при омовениях в Ганге. Находясь на военной службе в штате Джамму и Кашмир, индийцы выдерживают низкую температуру, находясь высоко в горах, — по 5 — 6 часов при пулеметах, укутанные лишь в одно одеяло.


Награды ждут своих героев

Подошла пора раздачи наград. На сто человек полагалось два ордена Ленина, два — Красного Знамени, пять медалей — «За боевые заслуги». В отличие от вьетнамских, «свои» награды выдавались без свидетелей, чтобы избежать возможных разногласий и элементарной зависти. Действительно, награждали далеко не по заслугам.
По роду занятий мы, моряки, обречены на профессиональный героизм. Морская поговорка гласит: «Кто сбежит с тонущего корабля, один хрен потонет». Это командиру пехотной дивизии ничего не стоит избежать судьбы своих подчиненных. Адмирал же рискует пойти на дно вместе со всем экипажем.
В нашем экипаже был парень, больше остальных заслуживший награждения боевым орденом. В один из дней мы с помощью балочных стрел выгружали селитру в тюках. В момент очередного «подъема», когда груз завис над раскрытым трюмом, объявили воздушную тревогу. Все, естественно, разбежались. Возгорание селитры грозило взрывом и гибелью судов,
стоявших у стенки причала. Тот парень, фамилию которого, увы, я забыл, был единственным, кто подумал о последствиях. Если кто-то знает, как медленно работают корабельные лебедки, может представить, сколько времени довелось ему трудиться, прежде чем он завалил кран балки в сторону борта.
В итоге этого моряка наградили лишь медалью. Зато боцман, сбитый машиной на улице вьетнамского городка и травмировавший бедро, в качестве компенсации получил орден Боевого Красного Знамени...


«В действительности все выглядит иначе, чем на самом деле». С.Ежи Лец
От Паршев
К Сергей Зыков (22.02.2007 06:09:00)
Дата 22.02.2007 12:18:02

С гнильцой "очевидец" этот

"Фотографии сгоревших «пятьдесят-четверток» со звездами на башнях обошли всю мировую прессу." - это он сам определил, всю или не всю?
"агрессивный коммунистический режим".
пропагандист хренов.
От Сергей Зыков
К Паршев (22.02.2007 12:18:02)
Дата 22.02.2007 12:50:29

хде вы там гнильцу нашли интересно

товарисч весь насвозь протухший

В Хайфоне был единственный ресторан для иностранцев. Ситуация чем-то напоминала Мурманск времен Второй мировой войны, когда туда приходили союзнические конвои. Разница состояла лишь в том, что дети не толпились у входа, выпрашивая хлеб, а в зале отсутствовали женщины, предлагающие свои услуги. При этом снабжение населения оставляло желать лучшего.

сколько ж ему лет если так мурманск хорошо помнит

«В действительности все выглядит иначе, чем на самом деле». С.Ежи Лец
От Лейтенант
К Сергей Зыков (22.02.2007 12:50:29)
Дата 22.02.2007 13:39:29

"Всюду-то Вы товарищ полковник были, все-то Вы видели"

>сколько ж ему лет если так мурманск хорошо помнит

Да он вообще везде был - и на балканах в 90-е из эрликонов стрелял и в Китае во время культурной революции "девочек снимал" и в Эфиопии пехотным батальоном командовал ...