>>ЕМНИП вошли в столицу союзного государства
>
>Из революционной листовки, март 1848 года, Берлин:
>«Русские уже здесь! Смерть русским!.. Помните ли вы еще казаков на низких лошадях с высокими седлами, увешанных утварью из серебра и золота? Всюду, где они побывали, они оставляли за собой разрушение, вонь и насекомых. И эти казаки, башкиры, калмыки, татары и т.д., десятками тысяч горят скотским желанием вновь разграбить Германию и нашу едва рожденную свободу, нашу культуру, наше благосостояние, уничтожить, опустошить наши поля и кладовые, убить наших братьев, обесчестить наших матерей и сестер...»
Извините, а вы всегда такие агитки, писанные с целью и в определенныое время, с совершенно серьезным видом в виде "фактологии" привлекаете?
В 1813 г. весной Пруссия - наш союзник.
Вам цитатку из вопоминаний нашего офицера о немцах и их отношению на нашим воинам подкинуть?
Вот кусочек:
"...Выйдя из лесу, попал на тропинку пешеходов, которая склонялась все ниже и ниже, вышел на прекрасную долину. Протекает чистый ручеек. Я крепко устал, подошел к ручью, умылся, освежил свое лицо, напился воды, докурил трубку. При мне было зажигательное стекло. Посидел. Подумал, что делать. Надо итти далее. Пошел по долине по прежде найденной пешеходной тропинке. Наконец, увидел прекрасный домик, обитый кругом чистым досчатым забором. Подхожу; стучу в двери. Нет ни души, а, видимо, сени заперты изнутри. Сел на крылечке, опять закурил трубку. Ожидал развязку, чем все это кончится. Слышу изнутри отворилось маленькое окошечко, называемое у немцев «вас-ис-дас», в которое выставилась прехорошенькая женская головка. Я обернулся. Окошечко захлопнулось, хозяйка исчезла. Я звал, кричал, называл себя русиш-курьер и что я гутер-ман. — Нет ответа. Опять уселся на крылечке, но ободрился духом, видя, что я среди мирных жителей. Наконец, вижу, бежит из лесу преогромная собака брузбарт. Увидела меня и стала лаять. Я отошел от двери. Она стала проситься в дверь. Видимо хозяйка, ободренная прибытием собаки, предвестника скораго возвращения хозяина, отворила дверь. Просила войти в горницу. Наши объяснения пошли очень скоро. Хозяйка извинилась, что она опасалась меня в дом пустить, как робкая женщина и одна. Просила садиться, спросила, не желаю ли я чего покушать. Как отказаться, быв голодным. Пошла хлопотать. Собака улеглась у моих ног, и я ее приласкал, и она со мной скоро познакомилась. Через добрые два часа явился хозяин. Собака встретила его лаем за двадцать шагов, прыгала, вертелась около него, лаяла. Вышла навстречу и хозяйка, объявила о неожиданном госте. Хозяин торопливо входит в комнаты; я сидел за столом: снял шинель, был в одном сюртуке, в эполетах при аксельбанте и кресте Владимира в петлице. Хозяин ко мне, как видно, стал питать большое уважение. Он стал извиняться за свою супругу, что она меня приняла так неучтиво. Трудно мне было с ним объясняться. Он был большой говорун, человек уже пожилых лет. Это был лесничий королевскаго леса. Одет в светло-зеленую куртку, через плечо ягдташ и двуствольное ружье. Чтобы меньше с ним объясняться на словах, я подал мою подорожную. Как только он увидел три печати и подпись самаго Блюхера, захлопотал: «Русиш-курьер, гер ротмейстер!» Мигом принес бутылку вина, кусок сыра. Хозяйка принесла жаренаго петуха. Тут явились яйца, молоко, свежее масло. Вошла премолоденькая, прехорошенькая девочка лет 14-ти, приветливая и милая. Она долго разсматривала мою аммуницию, саблю, кисет, трубку, наконец, спросила, что у меня в чемодане. Надо было удовлетворить любопытство: вынул мундир. Она развернула его, увидала пряжку со св. крестом Владимира, поцеловала крест, примеривала по длине к себе и говорила: «Я бы хотела быть мужчиной, чтобы итти бить французов. Вот брат мой служит в ландверах и Бог его знает, что с ним». Мы в короткое время так хорошо ознакомились, как будто век жили вместе. Наконец, девица, разбирая мои пожитки в чемоданчике, увидала четыре платка носовых, две рубашки, одна из них черная. Изъявила желание все белье перемыть. Я ей сказал, что мне хотя здесь и очень хорошо, но все-таки надо мне продолжать свое странствование. Сказала, что два часа достаточно, и все будет готово. И что же: мигом приносит отцовскую рубашку, требует, чтобы я снял с себя рубашку, обобрал из карманов все платки. У меня их было всего шесть. Сама хотела снимать сапоги с меня. Я попросил ее выйти, сам разделся, исполнил ея желание — отдал мое белье в мытье. И действительно, через два часа все было готово, выглажено и уложено в чемодан. С великим трудом мог вручить ей один империал и то уже с пособием отца и матери, сказавших, что она будет носить его на кресте, а отец прибавил, что пригодится на приданое, когда выростешь и пойдешь замуж. Надо было видеть радость невинной девушки, как она его подбрасывала, целовала, наконец, бросилась целовать меня, руки мои, словом была счастлива...
Был угощен, как нельзя лучше. Хозяин мне сказал, что мне нельзя до вечера никуда выходить, опасно, наткнешься на какой-нибудь патруль, хотя он в здешних местах не видал ни одного француза. Быв молод, беззаботлив и при усталости моей залег спать, ночи три не спавши, уснул богатырским сном до самаго вечера. Сам хозяин пришел разбудить меня, сказав: «Я обязан сохранить русскаго курьера, нам пора в путь. Мы с вами должны итти пешком до перваго селенья верст 15. Темнота ночи нас прикроет от всякой беды».
Распростились с добрыми хозяевами, они сами меня расцеловали и руки и плечи, благословляли на благополучное путешествие, а девица Элоза плакала неутешно. Проводила нас далеко. Хозяин взял мою поклажу, и мы с ним отправились по той самой тропинке, по которой я пришел...."
(Из воспоминаний генерала Николая Богдановича Броневского) http://memoirs.ru/indexlib.htm