Вот ещё небольшой фрагмент - собственно, где герои кое-что начинают понимать
Приветствую!
10.
Утром, осторожно миновав вымерший совхоз – снова выбитые окна, пепелища, смрад неубранных останков – они вышли к шоссе. Каба с горечью отметил, как быстро шоссе начало дичать: всюду были набросаны сломанные сучья, насыпало листьев, слева в сотне метров лежал рухнувший поперёк тополь. Тополь, падая, оборвал провода – и один из ближайших столбов опасно накренился, нависая над дорогой. Справа от беглецов валялась на обочине шаланда, съехавшая с дороги – на боку, рассыпав по шоссе доски. И висела над шоссе непонятная, едва уловимая аура злобы...
Они поспешно перебежали дорогу. С той стороны располагалась большая лесопилка. Там всё ещё одуряюще пахло деревом и смолой, стояли огромные, до небес, кучи обрезков и опилок – розовые в лучах утреннего солнца. Ржавые рельсы вели в ворота пилорамы. И над всем по-прежнему господствовала мёртвая Тишина – а за воротами пилорамы тоже чувствовалась та же едва уловимая злоба, что и на шоссе.
- Да, - поёжился Заяц, оглядывая лесопилку, - сколько они нам крови попортили... – Заяц поднял и понюхал смолистую щепку. - Конкуренты, - пояснил он.
- Ты чувствуешь?.. – тихо спросил Каба. - Какая-то злоба - нависает как-будто бы...
- Да, - шёптом отозвался Заяц. – И в совхозе, и на шоссе... Нехорошие места. Уходить надо отсюда.
Старший щенок заворчал – он тоже чувствовал злобу.
Уже собираясь нырнуть в заросли ольхи за лесопилкой, беглецы вдруг услышали тихое бормотание.
- За грехи наши, за грехи... И когда Он снял седьмую печать, сделалось безмолвие на небе...
Голос издал несколько судорожных рыдающих звуков, и снова забормотал.
- Ищу человека... А не счесть числа Зверя... И всякий раб, и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор...
Бормотал седой, иссохший колли. Он лежал на боку, в куче опилок, безучастно глядя на приближающихся путников. Колли был чёрен от засохших брызг грязи, в гриве запутались щепки. Рядом с ним лежал серебряный наперсный крест.
- Отец Владимир... – вдруг позвал Заяц. – Отец Владимир, это Вы?
- Кто здесь?! – вскинулся колли. – Вы - люди? – отчаянно, срывающимся голосом, спросил он, и Каба понял, что колли ничего не видит.
- Людей больше нет, отец Владимир, - тихо сказал Заяц.
- Спасите... спасите... – настойчиво забормотал колли. – Людей спасите...
И замолчал.
Каба склонился над бредящим. Колли смотрел мимо него невидящим, гноящимся глазом.
- Отец Владимир, Вы меня слышите? – негромко спросил Каба. – Где люди? Как спасти?
- Обезьяна... идёт... последней... – выдохнул колли.
- Какая обезьяна? – не понял Каба. – Обезьяна – последняя ступень? После обезьяны должен прийти человек?
- Нет... Я видел... – простонал колли. – Белая Вежера... Часть... Волки... Надо убить обезьяну... Она... последняя...
Он вдруг поднял голову, и страшно посмотрел расширившимися глазами за Кабу:
- Позади - обезьяна! У... убейте!!!
Каба молниеносно, прыжком, развернулся, готовый убить эту обезьяну. Но никакой обезьяны сзади не было - только отскочивший Заяц.
- Но-но! – предостерегающе ощерился тот, с опаской поглядывая на Кабу. - Я тебе не обезьяна!
Отец Владимир, тем временем, перевернулся на другой бок, и что-то прошептал. Любопытный младший щенок, стоявший с той стороны, заиграл было хвостиком – но вдруг отскочил и горько заплакал. Священника не стало.
Путники похоронили отца Владимира в опилках – рыть нормальную могилу было нечем, да и некогда. Старик мгновенно закостенел – пришлось так его и положить, боком, по-звериному, надев на шею наперсный крест. Так и засыпали. Сверху воткнули наспех связанный проволокой крест из обрезков. Ни Каба, ни Заяц всё никак не могли вспомнить, куда правильно должна клониться нижняя перекладина.
Каба спросил младшего щенка, что же прошептал священник перед смертью.
- Он сказал, что «аккерация», - старательно ответил тот.
- Акселерация? – переспросил Каба.
- Нет, - ответил щенок. – Аккерация.
- Операция? – щенок опять замотал ушами. – Акклиматизация? Аттестация?
- Аккера-а-а-ция, - заревел щенок, в отчаянии, что его не понимают, и Каба отстал.
И ещё немного про Город и работу служб ГО в условиях ЗВерька
Приветствую!
– Я спал дома, - вдруг начал Заяц, через некоторое время, негромким голосом. – Свалился после суток без сна. Около четырёх часов меня разбудил звучный удар – под окном столкнулись машины. Столкновения шли одно за другим... Я вскочил, чтобы посмотреть, что там происходит - и вдруг увидел свои... лапы, - Заяц посмотрел на когти, держащие фляжку.
- Да, столкнувшиеся десятки машин я помню... Кровищи было... – отозвался Каба. Его стал бить озноб – то ли от утреннего холода, то ли от воспоминаний.
- Спокойнее, спокойнее! – одёрнул Кабу Заяц. – Может быть, мне не надо рассказывать таких возбуждающих историй, которые мешают тебе слушать лес?
Каба замотал головой, показывая, что всё в порядке.
- Я тупо смотрел на лапы - не мог ничего понять спросонья, - продолжал тем временем Заяц. - Проспал только три часа, ничего не соображал. Потом раздался сигнал тревоги. С улицы раздался – это матюгальники дружно включились, и начали вещать о биологической угрозе. Ну ты знаешь – противно так, с эхом – «страна встречает Первомай». Я всегда думал, что эти матюгальники нужны, чтобы орать «Марш энтузиастов» два раза в год – а оказывается, вот для чего они... Матюгальники всё лаяли – напоминали о средствах индивидуальной защиты, о герметизации помещений, препаратах в аптеках и медпунктах – которые надо принимать по указанию медицинской службы. «Окажите помощь престарелым и больным», «не теряйте самообладания, не поддавайтесь панике», «оповестите соседей о полученной информации»... В коридоре раздался вопль: до кого-то из наших милых соседей (которых тоже надо было оповестить), наконец, дошло, что он больше не человек. Я бросился к «ящику» и ткнул лапой в кнопку питания – он у меня тогда включает программу. По «ящику» тоже, раз за разом, повторяли сообщение о биологической угрозе и необходимости эвакуации. Призывали с необходимыми документами, ценностями, тёплыми вещами и запасом продуктов, явиться на сборный пункт в школе. Требовали выключить газ и электроэнергию, и грозили, что за мародёрство будут расстреливать на месте. Потом отрубило электричество, и наступила тишина... Я бросился в ванную, запрыгнул внутрь - и заткнул пробкой, пустив воду. Вода шла – но всё уменьшающейся струйкой. Помчался на кухню. По пути из ванной я увидел в зеркале прихожей себя. Ты понимаешь? – Заяц нервно захихикал. – Я, нормальный, здоровый мужик – превратился в зайца...
Заяц выругался, сплюнул, и снова понюхал фляжку. Каба напряжённо слушал.
- Матюгальников я не слышал, - сообщил он, видя, что Заяц замолчал. – И «ящик» не включал... Я вообще ничего не соображал.
- Матюгальники и «ящик» работали недолго, - напомнил Заяц, – электричество отрубилось быстро. А я смотрел на себя в зеркале – и вдруг со всей ясностью понял, что не понадобится мне ни вода в ванне, ни жратва. Что надо делать сейбл из города, и делать это немедленно, пока голодных ещё немного. Я схватил нож на кухне, фляжку, спички, сухари... Были у меня припрятаны волына, «тотоша» - и «эфка» ещё, на чёрный день. Но толку от них было ноль – с когтями-то вместо пальцев... Я еле открыл замок – пришлось волочь табуретку с кухни. Пробежал по коридору - там метался какой-то обалделый сосед; копытами по лестнице разъезжался, коняга... Кто-то в лифте бился. А я прямым ходом рванул из города – благо, жил на Варшавской...
- Ты молодец, - с завистью отозвался Каба. – Сразу сообразил, что к чему... А я думал, что свихнулся. Растерялся. Пытался в метро лезть, - сказал он (Заяц на это снисходительно ухмыльнулся), - всё-таки, главный объект гражданской обороны... Но там был такой же бардак, как и везде. И я вернулся домой...
Они замолчали.
- Значит, биологическая тревога... – подытожил, через некоторое время, Каба. – А про войну речи не было?
- Нет.
Каба стал рассеянно смотреть перед собой.
- Валяй, думай, философ... – Заяц попробовал жевать кору с куста, но сплюнул. – Дрянь какая... И как настоящие зайцы это жрут?
Окончательно рассвело. Рядом с ними торчал из мха огромный красный мухомор.
- Ты кем до Зверька-то был, философ? – спросил Заяц, всё ещё отплёвываясь.
- Инженером, - Каба пнул мухомор копытом. Но тот оказался неожиданно крепким и устоял.
- Инженером? – Заяц удивился. – Это при совке было, куда ни плюнь – одни инженеры. А сейчас им откуда взяться?
- Честно, - Каба усмехнулся. Со второго удара мухомор всё-таки развалился. – Самый настоящий инженер-электронщик.
- Делать тебе нечего, - проворчал Заяц. – Шёл бы деньги делать. Башка вроде есть, возможностей – навалом...
Каба энергично помотал головой:
- Не хотел.
- Денег не хотел?! – Заяц посмотрел с недоверчивым интересом.
- Деньги – дело хорошее... Но чтобы «делать деньги» – их надо сильно хотеть, – пояснил Каба. - Постоянно хотеть – каждый день, каждую минуту. Посвятить себя им. А мне хочется другого...
Заяц смотрел непонимающе. Каба развёл копытами:
- Я люблю творить. Мне нравится строить машины. Нравится думать об этом, нравится находить новые решения... Ты ходишь целый день, а в голове у тебя вертится проблема, а потом – раз! – и находится решение. И это такое наслаждение... Чарка-шкварка есть, любимое дело есть... Семья, книги, кино – что ещё нужно?
- А, знаю, знаю, - нехорошо осклабился Заяц. – Хочешь в своё удовольствие, и чтоб денюшка капала? А вот хрен! – неожиданно запальчиво крикнул он. – Хочешь нормально жить – делай то, что нужно людям, а не то, что нравится тебе! За это деньги и платят! Жопу надо рвать и вертеться, с-совок чёртов! – Заяц поучительно потряс лапой, рот его перекашивала злая судорога.
- Да-да, - насмешливо согласился Каба, - торговать ворованным лесом или наркотой – это, видимо, как раз то, что и нужно людям. Судя по тому, как за это платят - и как жопы за это рвут.
Косые глаза заметались.
- Ты не понимаешь... - начал Заяц.
- Да всё я понимаю. Я прекрасно понимаю, что буду жить намного скромнее, чем тот, кто специально хочет жить богато. Ведь если кто-то богаче – то это не потому, что у него правда жизни лучше. Он богаче только потому, что он этого хочет. Всё дело ведь в том, что тебе нужно. Вот мне - нужно моё время, творчество, друзья, любовь. Счастье мне нужно. И моя плата за это – мой труд, и не очень богатая жизнь. А если кто-то хочет богатства – то он его и получит. Вопрос только – чем он за это заплатит? Главный принцип жизни в том, что за всё приходится платить. За всё – в том числе и за богатство. И меня – лично – не устраивает цена, которую надо заплатить за это самое богатство. Потому что цена богатства – нелюбимая работа, которой придётся отдать всё своё время. И своих друзей придётся отдать – потому что на друзей у тебя уже не будет времени. Природа богатства в том, что оно забирает человека целиком – ибо расслабившегося сжирают.
Каба замолчал.
- А, ну это правильно, - философски рассудил остывший Заяц. Он снова был самим собой. – Деньги нужны, чтобы о них не думать...
- Правда, нам с тобой деньги вообще больше не понадобятся, – добавил он, глядя на свои серые, с чёрными подушечками, лапы. – Чёрт, жратву из-за этих придурков бросили...
- Да, обидно, - грустно согласился Каба. – Жрать охота - до звона в кишках...
Заяц вдруг легко подскочил, потянулся через отпрянувшего Кабу, и выхватил у него из-за спины, из-за ёлки, старый разбитый кожаный башмак – за полусгнивший шнурок.
- Эй, всеядный инженер, - подкинул он задубевший башмак Кабе, - хочешь животного белка?
- Зиганшин – буги! – шёпотом запел Каба, хрипя, как порванный диффузор в сельском ДК, и запустил башмаком в Зайца.
- Зиганшин – рок! – подхватил Заяц, таким же шёпотом. Он ловко отбил башмак, подхватил, и метнул обратно в Кабу.
- Зиганшин съел второй сапог!
Так они тихо кривлялись и дико приплясывали, перекидываясь башмаком:
Зиганшин – рок!
Зиганшин – буги!
Зиганшин – парень из Калуги!