От Artem Drabkin
К All
Дата 26.10.2012 13:49:46
Рубрики WWII; Армия; Память;

Gunther Liebisch

Представьтесь, скажите, где вы родились, и кто были ваши родители?

Eto ja ne wse ponjal. Я родился в нынешней Польше, в Силезии, недалеко от Бреслау, который сегодня называется Вроцлав. В католической деревне с населением в тысячу человек. В школу я пошел в 1932-м году в возрасте 6-ти лет. Окончил ее в 1940 году и переехал жить во Вроцлав, учиться на электрика.
Когда в 1939 году началась война, я еще жил в Силезии. Наша деревня стояла прямо у автобана. Он был забит транспортом, мы видели, что готовится война. Солдаты иногда вставали на привал недалеко от дома и, мы, подростки, разговаривали с ними.

Насколько сильна была в школе национал-социалистическая пропаганда?

Пропаганда была сильна, но мы жили в католическом регионе. Мы должны были ходить в церковь два раза в неделю. В шесть утра начиналось школьное богослужение, а в семь - учеба в школе. Церковь не поддерживала национал-социалистов, поэтому пропаганда нивелировалась. Тем не менее в Гитлерюгенд надо было вступать обязательно. С десяти лет принимали в Юнгфольк. Мы получили униформу. По вечерам в специальном помещении собиралось наше "товарищество". Летом мы выезжали в палаточные лагеря. там нас учили ориентироваться на местности, рассказывали, что какие бывают виды деревьев, как их узнать по коре и листьям. Стрелять не учили. Это не было каким-то извращением, это было полезно и интересно.

В сентябре 1939-го к нам в деревню пришли первые польские военнопленные. Мы работали на полях вместе с ними, научились говорить по-польски. У нас были прекрасные отношения, о какой-то враждебности не могло быть и речи. Им у нас в деревне было хорошо – жилье было, и они были практически свободны. Только постепенно, становилось понятно, какое безумие эта война, в первую очередь, война с Россией. Сейчас пишут, что если бы мы не напали на русских, они бы сами на нас напали. Это полная ерунда! В то время у нас была такая сильная армия, что русские не могли на нас напасть.

По окончании учебы я должен был надеть униформу. 30-го марта 1944-го года меня призвали в танковые войска. В одном маленьком городке в Шлезии в танковой резервной части номер 50, я проходил обучение на танкового ремонтника, электрика. Обучение шло прямо в ремонтном цеху. Когда я закончил обучение, то попал на формировку в Данию. Номера или названия этой части я не помню – это была сборная часть. Туда я попал из-за разногласий со старшим ефрейтором. Он был очень гордый, и я не мог найти с ним общий язык. Данию мы называли Шпек-фронт, Сальный фронт - там было спокойно и сытно. Там я прошел обучение на минометчика. За деревней, в которой мы жили был хутор, в котором стоял пост. Меня и еще двоих послали туда дежурить. Мы решили, что втроем можно не стоять, и я пошел в дом. Потом ко мне присоединился второй товарищ, ему тоже было неохота стоять на посту. Пришла проверка, нас поймали и судили военным судом. В административном порядке приговорили к двум неделям штрафного взвода и четырем неделям на фронте. Не было бы счастья, да несчастье помогло: я не мог поехать на фронт, поскольку был болен - во время длинного марша стер палец на ноге, началось воспаление и я не мог ходить. А мой товарищ поехал на фронт и оттуда не вернулся. Когда я выздоровел, то меня отправили в штрафной взвод. Там нас мучали и гоняли. Мы должны были целый день маршировать без какой-либо еды и питья от расположения части до бункера в лсу, который строили русские пленные. Помню, они нам дали кусок хлеба… В первый раз русских пленных я видел в 1943-м году в Бреслау. Там строили картофельный склад, и я, как электрик, прокладывал проводку и устанавливал оборудование. Там пришел поезд с картошкой и русские пленные его разгружали. Там я в первый раз услышал русскую речь. Как и немецким пленным в России, не всем русским пленным в Германии жилось плохо.
Две недели я пробыл в штрафном взводе и вернулся в часть. А вскоре, в феврале 1945-го года нашу часть послали на фронт в Померанию.
В Штатгарде, в Померании, мы выгрузились из поезда, и сразу же попали под артиллерийский обстрел - получили сразу же промеж ушей. В Померании все было перепутано, было непонятно, где фронт, где тыл. Буквально на следующий день мы пошли в первую атаку. Не получилось, а приказ отступать пришел слишком поздно, и один товарищ был ранен. Мы положили его в плащ-палатку и отнесли на хутор, где находился лазарет. Там старший врач меня спросил: "Вы ведь мясник?" – «Нет». – «Но перочинный нож у вас есть?" – «Да». – «Видите раненых. Срезайте с них одежду». Врач мне не просто так говорил про мясника – крови было море. Наступила ночь, раненых больше не приносили, я пошел на сеновал и лег спать в соломе. Когда я проснулся, хутор горел, а по нему ходили русские солдаты. Вот это сюрприз! Я начал думать, как мне сбежать. Я хорошо ориентировался и откуда мы пришли. Я вышел на дорогу, изобразил из себя пьяного, когда на меня натолкнулись русские, я что-то промычал невнятное. Проскочил мимо русских солдат, и вернулся к нашей линии фронта! Я снова был на позиции. Ночью русские атаковали, с танками Т-34. Я сидел в окопе и ничего не видел, только слышал рядом какой-то шум. Тут выстрелила наша ахт-ахт (8,8) зенитная пушка. Оказалось этот шум происходил от танка Т-34, который загорелся недалеко от меня. В этот момент я так испугался, что забыл, как меня зовут. Нас выбили с наших позиций, мы отступили. Все было вперемешку, поэтому очень тяжело вспомнить, что именно и где было. Мы снова куда-то маршировали, и пришли на полевой аэродром с новейшими реактивными самолетами. Это было неожиданно, мы их никогда не видели. Эти новейшие самолеты охранял только фольксштурм, пенсионеры со старыми автоматами, мы над ними смеялись. Цирк! Эти самолеты захватили русские, я уверен. Мы отступали дальше. Однажды на рассвете нас снова атаковали русские. Тут я уже был с пулеметом MG-42. Вторым номером расчета мне дали одного люксембургжца, который был старше меня. Он носил боеприпасы. Тут пришел приказ: «Спасайся, кто может». Товарища из Люксембурга ранило в бедро, он больше не мог идти. Я взял его на плечи и понес. По нам стреляла пехота, сталинские органы и минометы. В пяти метрах впереди нас упал снаряд сталинского органа, он не взорвался. Очень повезло! Я вынес товарища из-под огня и только там его перевязал - перевязочный пакет мы всегда носили с собой в сумке. Взвалил его опять на плечи и понес дальше. Нас опять обстреляли. Он сказал, что его опять ранили. Я его положил, осмотрел - трассирующая пуля попала ему в спину, прошла через легкие, впереди на гимнастерке прожгла дырку и там застряла. Он принял плюю, которая иначе досталась бы мне. Я доставил его на перевязочный пункт, который находился в деревенском трактире и пошел дальше. Dal'sche.

Следующие недели или дни прошли в беспорядочном отступлении, наша часть рассыпалась. Гражданское население исчезло, дома стояли пустые и мы искали в них хоть какую-нибудь еду. Помню в одном доме на столе стоял готовый обед. Я там нашел большую стеклянную банку с черникой, она мне так понравилась, что я съел всю банку, и у меня начался понос. Мы должны были послать туда разведку, чтобы проверить, есть ли там русские. А меня оставили с пулеметом на опушке леса прикрывать разведчиков. Встать я не мог и мне приходилось оправляться лежа. Никогда этого не забуду. Хорошо, что русских там не было и мы смогли там остановиться. Людей там не было, все было оставлено. В оружейном шкафу даже стояли охотничьи ружья. Я взял ружье и пошел на охоту. В лесу было много фазанов, я подстрелил фазана. Зачем, сам не знаю. Видимо привычка. У нас, дома было много дичи - зайцы, фазаны, косули. Мы, подростки, всегда были загонщиками. В одном месте стоял немецкий офицер. Мы их называли цепные псы,. Они были очень опасные. Он хотел отправить нас на позицию - мы видели, что недалеко в поле, товарищи копали окопы, строили оборону. Желания у нас не было. Он нам сказал: «Слушайте приказ, вы немедленно к нам присоединяетесь» и вытащил пистолет. А у нас у каждого в кармане брюк был пистолет. Мы их нашли по дороге. Ведь по обочинам дорог стояли разбитые машины со всевозможными вещами - продовольствием, оружием, боеприпасами. Полный хаос, невозможно представить! Так что каждый нес рюкзак с консервами, табаком. Мы даже жаловались, что рюкзаки тяжелые. Тогда мой товарищ сказал этому офицеру: «Спрячьте обратно пистолет, я стреляю быстрее. Смотри, сколько нас, ты ничего не сможешь сделать. Беги отсюда, в спину стрелять не будем». Офицер убежал, и мы пошли дальше. Пришли в какую-то деревню. В ней никого не было. Нашли в дом священника возле церкви и легли спать на пуховых перинах. Мы не знали куда идти и пару дней прожили в этом доме. Дом был полон: в подвале стояли запасы вина, консервов, картошки - все что надо. По дороге шло оживленное движение. Шли воинские части, из Восточной Пруссии шли беженцы, лошади, набитые вещами телеги, повозки, все в грязи. В один прекрасный день на дороге раздался взрыв - подходили русские. Мы выскочили из дома, с пистолетами, и хотели бежать в лес, но услышали приказ: "Стоять, бросить оружие!", на чистом немецком. Пистолеты мы бросили, обернулись, там стояла целая русская часть. "Ruki vverch!". Так мы попали в плен 6-го марта 1945-го года. Все наши вещи, одежда, рюкзаки, остались в доме. Тот, кто скомандовал нам "стоять, бросить оружие!", был немец, перебежчик, который теперь служил в Красной армии. В следующие дни мы с ним много общались. Я обратился к нему, спросил, можно ли нам взять наши вещи. Он разрешил. Потом нас отвели в лагерь военнопленных, который находился в этой же деревне. Там еще 1940-го года содержались пленные французы. В этом лагере мы были два дня, потом нас, примерно двадцать человек, повели на восток, куда - никто не знал. По дороге с нами обращались не очень хорошо, издевались. Мы были свидетелями, как Т-34 расстрелял повозку с беженцами, там лежала убитая женщина и ее дети. В одном месте к нам подошел русский солдат с пистолетом в руке и хотел с нами рассчитаться. Наш конвоир дал очередь в воздух из своего автомата, только тогда тот отошел. Он бы нас всех убил. Потом мы пришли в лагерь, на месте которого до войны был женский санаторий. В нем были кровати и все оборудование - кухня, ванные. В этом лагере я получил медицинскую помощь, поскольку был легко ранен. Мы пробыли там три дня, и наконец отдохнули после всего того, что пережили. Мы почувствовали, что наконец освобождены от этой проклятой, бессмысленной войны. Вы не можете этого представить! Мы спали весь день и всю ночь, ели. Это было освобождение! Вы не можете представить какое это было счастье!
Вскоре нас опять построили в колонну по пять человек в ряд, и мы замаршировали дальше. В одном месте вдоль дороги на деревьях висели десять или двенадцать товарищей, в основном очень молодых. Видимо их повесили за то, что они не хотели идти в плен. Смотреть на это было очень тяжело. Нас не кормили, но деревни вдоль дороги стояли пустые, и там без присмотра бегала живность - свиньи, куры утки. Мы решили, что сами должны себя обеспечивать. Когда выясняли есть ли среди нас мясник, то я вызвался, хотя я никогда этого не разделывал туши. Правда, дома я видел, как забивают свиней. Я попросил нашего конвоира, совсем молодого красноармейца, пристрелить двух свиней, что он и сделал. Теперь нужен был нож. Конвоир сказал, чтобы я пошел в дом и там поискал. Я пошел, нашел нож, разделал свиней. В деревне мы нашли тележку, погрузили в нее мясо, повезли на луг возле деревни, развели костер, приготовили мясо и наелись до отвала. В Артцвальде мы остановились в бывшей казарме. Нас постригли налысо, древней тупой машинкой - половину волос просто вырвали. Охраняли нас немцы, в советской униформе с оружием. Это не были фольксдойчи. Мне кажется это были перебежчики, но так ли это или нет я не знаю. Они были очень жестокие. Если что-то было не так, эти товарищи, нас били дубинками. В казарме не было воды, а пить очень хотелось. Товарищи стали пить тухлую воду из пожарного резервуара и заболели дизентерией. Tselyi den' v ubornoi sideli. Я держался вдвоем с моим вторым номером пулеметного расчета, присланным на замену раненому люксембургжцу. У нас был молочный бидон, в котором всегда была чистая вода. Так что мы не заболели. Вскоре мы пошли дальше. Я шел с левого края колонны. Запомнилось как нас обогнала какая-то русская часть на американских Студебеккерах. Я уверен, что без этих машин русские не дошли бы до Берлина. Я с русскими машинами познакомился в лагере, они были bliat'. GAS. Один Студебеккер проехал совсем близко от меня и оттуда кто-то ударил меня прикладом. Это увидел кто-то из следующего Студебеккера, и кинул мне кусок хлеба, в качестве извинения. Мы шли и шли. Пошел снег. Я уже шел в середине колонны – еще раз получить прикладом мне не хотелось. Неожиданно, я увидел на дороге нечто припорошенное снегом. Я поднял. Оказалось что это оказался кусок ветчины, как раз размером с этот кусок хлеба, который мне кинули со Студебеккера! Мы разделили хлеб и ветчину с моим товарищем.
Надолго мы задержались в Ландсберге-на-Варте (Современное название Го́жув-Велькопо́льски – прим. А.Д.). Там нас разместили в созданном немцами лагере для военнопленных. Лагерь принадлежал известному химическому концерну IG Farbenwerke, фабрики которого были разбросаны по всей Германии. Каждый день формировались рабочие команды на расчистку завалов на фабрике. Я всегда вызывался, потому что лучше работать, чем лежать в лагере. Конвоиром был пожилой русский солдат. Когда мы первый раз вышли из лагеря на работу, он залез в карман и показал нам несколько завернутых в платок карманных часов. Надо сказать, что часы, "ури", были самым желанным трофеем, первым, что спрашивали русские. Так что часы у нас быстро исчезали. Хорошо, что немецкие сигареты никто не курил. У русских была makhorka. Мы потом у нашего конвоира каждые десять минут спрашивали "сколько время", смеялись. В один из дней пришли русские врачи и начали спрашивать у кого нулевая группа крови. Поскольку у меня была нулевая группа, я отозвался. Меня спросили, готов ли я сдать кровь для русских солдат. Я сказал, да, почему нет, у меня ее много. Мой родной город называется Костенблют, Кровь-за-деньги. Напротив лагеря, на вилле, размещался русский госпиталь. Там я сдал кровь русскому солдату. Он был еще моложе, чем я. За это я получил дополнительное питание.
В апреле нас погрузили в вагоны, и мы поехали на восток. Выгрузились в Познани. Разместились в бывшем немецком лагере для военнопленных. В лагере нас разделили на роты и водили на работу на русский аэродром, где ремонтировали технику. Я шлифовал клапана. Там было неплохо - у нас была работа, и нас прилично кормили. Однажды на построении нам сказали, что наша рота, на работу не выходит, а ждет транспорта. Я и еще восемь человек решили, что ждать транспорта мне неохота и пошли на работу с другой ротой. Когда мы вернулись с работы, наша рота уже уехала. Нас построили на плацу. Пришел русский унтер-офицер или младший офицер, наорал на нас, сказал, что мы нарушили приказ, и будем наказаны. Он шел вдоль строя и каждого бил кулаком. Я стоял последним. До войны я занимался боксом, и увернулся от его удара. Он рассмеялся, потрепал меня по плечу.
20-е апреля, в день рождения Адольфа Гитлера, нас погрузили в товарные вагоны. Надо сказать, что меня и сейчас разбуди, спроси когда день рождения Гитлера, я без запинки отвечу: «20-го апреля 1889 в Браунау-на-Инне». В нас вбивали эту дату с самого раннего возраста.
В вагонах был туалет, нары и маленькое окно с решеткой на крыше. Куда нас везут мы не представляли. Начальником поезда была еврейка, госпожа Либерманн. Она нас нормально кормила, мы получали то, что положено. Ехали долго. Только 29-го мая нас выгрузили на вокзале города Владимир.
Разумеется тогда мы этого не знали. Я увидел золотые купола соборов и сказал: «О! Мы на востоке». Мимо эшелона прошла госпожа Либерманн, сказала, что все квалифицированные рабочие берут свой багаж и выходят здесь, они приехали. Нас построили, и мы пошли в лагерь. По дороге встретили детей, которые нам кричали: "Гутен Таг", "Геринг капут" и "Гитлер капут". Видели мы и взрослых, и в том, как они смотрели, не чувствовалось враждебности, скорее сочувствие. Мы пришли в лагерь. В нем уже размещались венгры и румыны. На второй день нас повели в banja, для уничтожения вшей. Я разделся, все часы и документы сложил в ботинки, а когда я вернулся из бани, мои ботинки исчезли. Spizdili!
Я пошел в барак, искать мои ботинки. Нашел их у одного румына. Спросил у него, где мои часы и документы, которые были в ботинках. Он сказал, что это его ботинки, и пытался меня побить, но я наорал на него, забрал ботинки и ушел. Некоторое время мы жили в лагере и на работу не ходили. Однажды собрали команду, переселили нас в Кремль в палатку. Оттуда мы ездили на поезде на лесоповал, грузили бревна в вагоны. На работе познакомились с гражданскими, с удовольствием с ними общались. Один мужчина дал мне два вареных яйца. Это увидел один из пленных и спросил меня, как бы ему тоже получить два яйца. Я ему отдал свои. Он с этим запасом еды сбежал. Когда мы вернулись в лагерь, меня вызвали к комиссару на допрос. Они подозревали, что я знал о готовящемся побеге. Про то что я отдал яйца рассказали мои немецкие товарищи. Среди нас всегда были товарищи, которым нельзя было доверять. Меня посадили в подвал в карцер. Там я провел две ночи, пока не поймали беглеца. На этом дело закончилось. Потом мы строили наш новый лагерь на ulitse Frunse. В этом лагере я жил до конца моего пребывания во Владимире. Я работал автоэлектриком в бригаде, обслуживавшей гараж НКВД. Среди нас были только лучшие специалисты. Мы, к примеру, для лагерной кухни, сделали машинку для чистки картофеля, а для столярной мастерской машину-рубанок. Молодой австриец Андреас делал охотничьи ружья. Кроме того он сделал машину для нарезки резьбы на болтах и гайках, которые мы делали сами. Были два kuznetsa, венгры. Бригадир был немец из Судет. Он немного говорил по-русски. Австрийца и чеха быстро отправили домой, пришел новый бригадир, тоже слесарь высшей квалификации. Помимо работы по специальности, я в бригаде был вроде завхоза - приносил обед из лагеря, котелки с супом и kascha, и пакет с khleb. Весной за лагерем собирал крапиву и лебеду, я их еще по дому знал, и в кузнице мы из них варили суп - это были наши витамины. Еще я ходил на bazar, который был недалеко от лагеря, покупал makhоrka. Однажды мне продали пустой пакетик, без махорки, а когда я стал возмущаться меня побили.
Летом 1945-го года в гараж прибыл трофейный красивы немецкий кабриолет Опель-Капитан. Мы привели ее в порядок и должны обкатать ее после ремонта. А куда ехать? У меня откуда-то была русский бланк с печатью. Я заметил, что охранник у ворот совсем не умеет читать. Мы подъехали к воротам, охранник спросил, куда мы едем, я показал ему эту бумажку с печатью, он открыл ворота, и мы выехали. Погода была отличная, мы классно прокатились и вернулись обратно. Для больших офицеров были БМВ, Опель, французские и английские машины, но очень быстро выходили из строя моторы, потому что масло было отвратительным. Приходилось постоянно их перебирать. В конечном итоге мы на немецкие машины ставили русские двигатели ГАЗ. Мне наскучила работа в гараже, и когда в лагере на построении ко мне подошел один nachalnik, кавказец, сказал, что ему нужно помочь, я с радостью согласился. Оказалось, что при строительстве затопило подвал какого-то здания. Я быстро разобрался, открыл створку дренажа, прочистил сток и быстро осушил помещение. После этого меня стали считать крупным специалистом-сантехником. Я даже ремонтировал водопровод во владимирском Кремле. К осени лагерь получил немецкий грузовик. Один мой коллега знал эту машину, поскольку дома ездил на точно такой же. Хотя у меня и не было прав, но мы с ним вдвоем стали шоферами. Ездили в Гусь-Хрустальный, ездили под Суздаль в колхозы за kapusta и kartoschka, ездили в Пенкино, в лес за дровами. Из Коврова возили квашеную капусту - там были огромные цистерны, в которых ее квасили. При аварии на производстве погибли трое военнопленных. В столярной мастерской сделали гробы, а нам сказали везти их на поле возле тракторного завода и там закопать. Была зима, с трудом мы выкопали могилу. Когда вывалили туда из гробов трупы товарищей у них отломались руки.

Вам давали зимнюю одежду?

Да, да, fufayka и valenki. Какое-то время у меня даже была шуба. Был закон, по которому мы не ходили на работу, если температура была ниже 22-х градусов мороза. Машина наша сломалась и мы ее бросили, поскольку не было запчастей. Я пошел работать на стройку на ulitsa Сакко и Ванцетти, носил kirpichi и pesok на nosilki. Там, в основном работами женщины и трое или четверо мужчины. Однажды они на складе с цементом изнасиловали девушку. Меня тоже спрашивали, не хочу ли я. Я сказал, spasibo, menja ne nado. Ужасно, конечно. Однажды сломалась бетономешалка. Я снял мотор, отнес его в мастерскую техникума, что был неподалеку, проверил его и починил. Там заинтересовались, спросили меня, как я это сделал. Я рассказал, написал на доске формулу. В общем, по-преподавал немного. Через некоторое время лагерь опять получил машину на этот раз русскую с русским шофером Костей. Я при нем был вторым водителем. Мы много ездили в Иваново, Ковров, Пенкино. Зимой, по утрам, под машиной надо было разводить костер, потому что масло становилось слишком густым, машина не заводилась. Это было почти искусство! Утром я заводил машину и работал первую половину дня, а Костя ездил после обеда. Вторую половину дня я был свободен. Потом эта машина тоже сломалась, и мы опять получили новую машину, трофейную, Опель Блитц. Костя хотел слишком большую зарплату, вместо него взяли другого водителя, который Опель Блитц называл Опель Bljat'. Он ничего не понимал в технике. Как-то зимой, когда стояли сильные морозы, я поехал один в Пенкино за дровами. На обратном пути машина сломалась. Я замерзал, помощи ждать было не откуда. Открыв капот, я обнаружил, что сломался бензонасос. Чудом мне удалось его починить, машина завелась. Никогда в жизни я не мерз так, в этот раз. В конце 1948-го года мы ехали с Костей, машина опять сломалась - открутился болт, и из системы охлаждения вытекла вся вода. Я пошел в ближайшую деревню. Постучался в первый же дом, попросил воды. Я был первый немец, которого хозяева видели в жизни. Меня пустили в дом, накормили и заставили рассказать всю свою историю. Это было не просто учитывая мои знания русского языка! Наконец меня отпустили, дав два ведра воды. Костя хотел уехать с этими двумя хозяйскими ведрами, но я сказал, что ведра надо отдать, потому, что хозяева хорошие. Потом нас отправили в команду по заготовке дров, в какой-то поселок. Там мы жили в деревне. Мой хозяин, ветеран Первой мировой войны, был в немецком плену. Его сын, Vanja, был на два года младше меня, и как раз получил повестку в армию. Babuschka молилась и плакала в углу с иконами, я спросил, почему она так убивается, она сказала: «wojna budet, wojna budet». – «Net, khwatit wojna, i nam khwatit, i amerikanskim toje khwatit». Она сразу как-то успокоились. Меня знали в деревне и приглашали на праздники и танцы. Мы с товарищем, который неплохо говорил по-русски почти каждый вечер куда-то ходили.

Немецкие солдаты пользовались популярностью у местных дам?

Да, да, konechno. Когда я приезжал из леса с дровами, их выгружаллина станции. Там были девушки, которые грузили дрова в вагоны. Я приходил к ним в бытовку, где можно было обогреться. Они меня всегда ждали и любили слушать рассказы про жизнь в Германии. Я там спал на pechka, было очень тепло. Товарищи жили там в одном доме. Там же жила красивая девушка. Она спала на кровати, а товарищи спали на полу. Ночью там было какое-то движение, шум, они ходили в туалет. Я не знаю, как она их терпела. Однажды я все-таки залез к ней в кровать…
В начале 1949-го года мы вернулись в лагерь. Нас определили колоть дрова. Мы их кололи недели две каждый день. Это был наш дембельскиий аккорд. В лагере построили киоск, у котором можно было купить сахар, хлеб, papirosy Belomor. Деньги мы с собой брать не могли – обязаны были потратить в этом киоске. Потом пришел поезд, и мы поехали domoy.

Куда вы поехали, дома была уже Польша?

Kuda khoteli. Я писал родителям. В 1946-м году все немцы, которые были в Польше, должны были оттуда уехать. Поляки всех вышвырнули. Мой брат обосновался в ФРГ, туда же переехало большинство из нашей деревни, там мы нашли новую родину. Я приехал в деревню Мелендорф, округа Диполь. Бургомистр разместил меня на хуторе, примерно километр от деревни. Комната, кровать без белья, пустой шкаф - все. Мои деревенские знакомые дали мне пуховую перину. Первые ночи на пуховой перине я потел - было очень жарко.

Когда поняли, что война проиграна?

Когда мы были на фронте в Померании, это было понятно. Но прекратить воевать у нас возможности не было, мы видели как вешали товарищей, которые больше не хотели воевать.

Что вас мотивировало воевать дальше?

Мы не были мотивированы воевать дальше. Мы были в одной деревне в Померании, и неожиданно узнали, что русские находятся в этой же деревне. У меня откуда-то была снайперская винтовка с оптическим прицелом. Я себе на чердаке обустроил позицию и контролировал участок обороны. Вечер из дома вышел молодой русский солдат, с котелком супа, который еще дымился, и куда-то пошел. Я мог и должен был его застрелить, стрелять я умел. Но я не смог. Я выстрелил в котелок с супом, суп пролился, русский испугался и убежал.

Какие различия были между русской и немецкой армией?

Русских солдат гнали в огонь и на смерть. Их, как и нас, не спрашивали, хотят они этого, или нет.

В 2000-м году, когда я был во Владимире, я встречался с dejurnyi офицером нашего лагеря. Я с ним ездил на машине по колхозам, у него родители были в Гусь-Хрустальном, он меня знал. Мы поужинали, выпили, и в конце я его поблагодарил, за то, что он для нас делал, когда мы были в лагере. Еще был лагерный врач, Тамара, она сопровождала нас до Бреста, я ей тоже очень благодарен.


От nnn
К Artem Drabkin (26.10.2012 13:49:46)
Дата 28.10.2012 14:02:59

не первый раз встречаю, такое, насколько он реально

Запомнилось как нас обогнала какая-то русская часть на американских Студебеккерах. Я уверен, что без этих машин русские не дошли бы до Берлина.

не первый раз встречаю, такое, насколько он реально
От И. Кошкин
К Artem Drabkin (26.10.2012 13:49:46)
Дата 26.10.2012 16:13:25

Хороший, годный немец, даже верю тому, что он рассказал))) (-)
От Artem Drabkin
К И. Кошкин (26.10.2012 16:13:25)
Дата 26.10.2012 16:41:03

Очень живой

Добрый день,

кормил нас обедом и вообще был рад рассказывать )

Под шумящие колеса песня девки горяча
От КарАн
К Artem Drabkin (26.10.2012 16:41:03)
Дата 26.10.2012 21:57:14

Плен в России. Это КМК. Я сравниваю с Вюстером.

Он не этот второразрядник, он кадровый и Грамотный...
Но такое же отношение и к жизни, и к общению...
От И. Кошкин
К Artem Drabkin (26.10.2012 16:41:03)
Дата 26.10.2012 16:42:54

Это потому что у него совесть чиста))) (-)
От Cat
К И. Кошкин (26.10.2012 16:42:54)
Дата 28.10.2012 14:57:48

А что ему стыдиться

...если главный боевой эпизод в его биографии - героическая оборона домика с вином и жратвой от голодных камарадов? :)
От Роман Алымов
К И. Кошкин (26.10.2012 16:42:54)
Дата 26.10.2012 16:54:02

Или "простил себя" (-)
От Artem Drabkin
К Роман Алымов (26.10.2012 16:54:02)
Дата 26.10.2012 17:01:37

Все с кем я встречался из этих двух категорий

Добрый день,

другие скорее всего отказывались

Под шумящие колеса песня девки горяча
От alexio
К Artem Drabkin (26.10.2012 13:49:46)
Дата 26.10.2012 15:29:07

Re: Gunther Liebisch

А что это за немцы на службе красной армии ? И злые охранники пленных ? Откуда взялись ?
От Барс
К alexio (26.10.2012 15:29:07)
Дата 26.10.2012 19:46:00

Re: Gunther Liebisch

>А что это за немцы на службе красной армии ? И злые охранники пленных ? Откуда взялись ?

Первая категория- немецкие коммунисты, обосновавшиеся в СССР до войны.
Вторая категория- "Комитет Свободная Германия". Из военнопленных.
От Zamir Sovetov
К alexio (26.10.2012 15:29:07)
Дата 26.10.2012 18:14:56

Обставляется старинушка, как пастор в борделе (+)

базар фильтрует, метлой не машет. Электрик-механик, а пулемёт и снайперка совсем случайно приблудились.

Судя по описанию пленной бывальщины пациент морально-суперпластичный. Что говорит об определённых морально-нравственных качествах. Кстати, юнгфольк помянул, а гитлерюгенд краем-краем объехал. Скорее всего боялся сболтнуть чего раздухарившись.
От Администрация (Исаев Алексей)
К Zamir Sovetov (26.10.2012 18:14:56)
Дата 26.10.2012 18:58:29

Традиционный акт борьбы, традиционный месяц (-)
От sap
К alexio (26.10.2012 15:29:07)
Дата 26.10.2012 17:01:47

Может поляки (-)
От Artem Drabkin
К alexio (26.10.2012 15:29:07)
Дата 26.10.2012 15:50:35

вообще не понятно. может какая самодеятельность? (-)
От Count
К Artem Drabkin (26.10.2012 13:49:46)
Дата 26.10.2012 15:15:39

Re: Gunther Liebisch

Фронт у него описан как в фильме "Четыре танкиста и собака".
От Chestnut
К Artem Drabkin (26.10.2012 13:49:46)
Дата 26.10.2012 13:55:17

Re: Gunther Liebisch

Шлезия = Силезия

"Штатгард" правильно Штаргард, сейчас Старгард Щецински

'Бій відлунав. Жовто-сині знамена затріпотіли на станції знов'
От Artem Drabkin
К Chestnut (26.10.2012 13:55:17)
Дата 26.10.2012 14:03:51

ага, поправлю (-)