От Artem Drabkin
К Artem Drabkin
Дата 01.10.2013 20:02:50
Рубрики WWII; Армия; Память;

Полный текст

Добрый день,

Справа и слева от нашей «Берлинской медвежьей» дивизии находились позиции румынских частей. В начале августа там побывал с визитом маршал Антонеску, заехал и к нам. Боеспособность румынских войск и всегда-то оставляла желать лучшего, теперь же она внушала особенно серьезные опасения. Перед началом Ясско-Кишиневской операции русские развернули масштабную пропагадистскую кампанию: ночами сбрасывались тонны листовок, громковорители на передовой не умолкали – к нам обращались наши перебежчики и пленные. Судя по всему, на румын эта пропаганда оказывала должное воздействие; параллельно росло взаимное недоверие между союзниками. Мы ощущали его по многим признакам. – И это накануне советского наступления, ожидавшегося со дня на день...
Оно началось 20 августа.Удар был нанесен по румынам. Ночами до нас доносился – справа и слева – грохот танковых гусениц, днем мы видели облака пыли на холмах, окружавших долину Гиски – там шла русская пехота. На высоте, недоступной для наших малочисленных зениток, пролетали в сторону румынских нефтепромыслов эскадрильи американских бомбардировщиков, они базировались в Полтаве. На нашем же участке фронта царила зловещая тишина. Нас никто не бомбил, по нам не стреляли.
Вечером 22го поступил приказ к отходу. Через Гиску и Фарладаны (Каушанский район Республики Молдова) нам предстояло двигаться в сторону Каинар (Каушанский район Республики Молдова). Все, что не могли взять с собой, подлежало уничтожению. Взлетали на воздух склады с боеприпасами, горели заготовленные на зиму припасы продовольствия. Дороги были забиты отходившими немецкими частями. Неразбериха, извечная спутница отступления, увеличивалась массированными налетами авиации противника. Ночь не укрывала от бомбежки: русские сбрасывали осветительные бомбы на парашютах.
К Каинарам уже прорвались передовые отряды танков противника, нам пришлось свернуть в сторону Кэрбуны (Яловенский район Республики Молдова). Кэрбуна и окрестности были запружены солдатами всех родов войск – такое скопление людей и техники за всю войну видел впервые. Царил невообразимый хаос. Здесь мы узнали, русские обходят нас с флангов. Попытка прорыва, предпринятая передовым отрядом маршевой колонны, провалилась в результате налета Ил-2 и советских бомбардировщиков. Погиб командир дивизии оберст Блюмке. С этого момента исчезла всякая видимость порядка, управление войсками было окончательно дезорганизовано, воинские части распались на отдельные боевые группы, действовавшие на свой страх и риск. Помню, в тот же день мы перешли железную дорогу Тирасполь – Галац. На путях находился состав с новеньким САУ Штурмгешютц – не успев сделать ни одного выстрела, они становились добычей противника.
25го мне повезло, как никогда за все военные годы: я смог отхватить место на броне самоходки – для пехотинца прокатиться всегда в радость. На рассвете 26го наша пестрая по составу боевая группа, вобравшая в себя солдат самых разных частей и родов войск, численностью приблизительно в два батальона, с десятью САУ Штурмгешютц и одной сдвоенной зениткой, медленно продвигалась по дороге, спускавшейся в долину. Мы не успели достичь конца спуска, как попали под огонь Сталинских органов и артиллериии, бившей по прямой наводке. Кромешный ад. Люди бросились врассыпную, ища спасения в стороне от дороги. Уйти удалось немногим. Вся наша техника сгорела в момент.
До виноградников на вершине холма, суливших надежду на спасение, нужно было еще добраться по грязи и мокрой глине. Уже почти у цели нам, задыхавшимся от лихорадочного бега, облепленным дерьмом с головы до ног, преградили путь окопы, занятые группой русских пехотинцев. Короткий жестокий рукопашный бой – либо ты, либо я, третьего не дано – и мы прорвались. «Мы» – это 25 – 30 человек. Не больше. Правда, в отряде оказались командир нашего полка оберстлейтенант д-р Блекманн и начальник полкового штаба майор Ниманн. Мы находились – предположительно – где-то в районе Гура-Галбенэ (Чимишлийский район Республики Молдова). Решили выходить к Пруту. Ни продуктов, ни воды у нас не осталось, в дороге питались кислым виноградом – от него растрескивались губы.На следующий день на одном из перекрестков попали на танковую засаду – русская пехота немедленно открыла огонь. И вновь, сломя голову, бросились врассыпную. Я оказался в компании с незнакомым оберфельдфебелем из саперов. Остальных потеряли. Искать, окликать их не решились – кругом слышалась русская речь. На ночь зарылись в стог сена. Не спалось, нервы были напряжены до предела. Дожидались утра, чтобы осмотреться, где мы – и тогда уже принять решение, что делать дальше.
Забывшись на короткое время, были разбужены громкими голосами, раздававшимися неподалеку. Рассвело. Мы находились на лугу, где стояли еще 25-30 стогов, в нескольких шагах справа от нас проходил широкий овраг, в отдалении видна была какая-то деревня. С противоположного конца луга в нашу сторону двигалась группа русских, несколько пехотинцев и два всадника. Солдаты обыскивали стога, вороша штыками сено – явно шли поиски остатков нашего отряда. Поставил свой «Вальтер» П38 на боевой взвод, еще не зная, на что решусь в следующую минуту – стрелять или стреляться: русский плен был страшнее смерти. Сердце бешено стучало в набат, казалось, его биение разносится по всей округе. – Не дойдя двух стогов до нашего и не найдя никого, солдаты повернули обратно, прервав поиск. Долго лежали молча, медленно приходя в себя. Сил хватило лишь на рукопожатие – пронесло!
Наш план был, с наступлением темноты спуститься в овраг, шедший в направлении деревни, при выходе из него обойти населенный пункт с северо-востока. Глубина крутого оврага в нашем месте составляла приблизительно шесть метров. Во время головокружительного спуска ухитрился потерять пистолет. Мой товарищ был безоружен. Внизу наткнулись на раненых лошадей. Еще живые, они страшно хрипели. Пройдя метров сто, вскарабкались наверх, оказавшись на просторной лужайке, полого спускавшейся к деревне – до нее оставалось где-то 800 метров. В деревне шло гулянье: пели песни, играла гармоника – русские праздновали победу...
Быстро пошли в избранном направлении – и вдруг: «Куда вуй идьоте?» (Здесь и дальше попытка воспроизвести русское произошение оригинала. Человек учил русский на слух. «Ы» в немецком отсутствует, оттого он его и не слышал – примечание переводчика.) Стараясь совладать с дрожью в голосе, ответил заученным по солдатскому разговорнику: «Дамой». «Стой!», – раздался предупредительный выстрел, - «Руки верх!» «Все, конец!», – только и успел сказать товарищу, как перед нами уже стояли трое русских солдат с оружием наизготовку. Нас разглядывали совсем не свирепо, скорей, с любопытством. При обыске ни разу не ударили, никакой грубости, все вполне цивильно. Конечно, командирских часов с циферблатом, светившимся в темноте, я лишился сразу. Один из обыскивавших, проведя рукой по плечам моей куртки и нащупав погоны – у солдат были простые клапаны – спросил: «Туй официр?» – «Да».
...Это случилось 28 августа 1944 года, около одинадцати вечера, в Бессарабии, где-то в районе Кэрбуна – Гура-Галбенэ – Леова.
Нас отвели в деревню, где в просторном саду, примыкавшему к крестьянскому дому, уже находилось с полторы дюжины военнопленных. На следующий день все время приводили новых, по одному и группами по три-четыре человека, пока нас не набралось человек тридцать. Среди товарищей по несчастью встретил знакомых. Было также несколько раненых – за ними мы ухаживали сами. Охраняли нас пожилые азиаты, явно обозники, довольно добродушные: нам позволялось даже выходить за ограду, за водой к ручью, протекавшему неподалеку. Питание было скудным, но, как мне показалось, не отличалось от того, что получали и конвоиры: солдаты Красной армии снабжались хуже наших. Все же первые впечатления от плена успокаивали: нас явно не собирались сразу пустить в расход.
Прошло всего несколько дней со злополучного двадцатого августа, но окружающий мир радикально изменился. Я это почувствовал, попытавшись как-то войти в дом – меня, осыпая ругательствами, с кулаками вытолкали наружу. Куда только подевались румынские приветливость и гостеприимство?! Вчерашние союзники, нацепив красные повязки, чтобы импонировать победителям, были у них теперь на побегушках.
На второй или на третий день появились русские, разыскивавшие среди пленных офицеров «Берлинской медвежьей» дивизии. Таких оказалось двое – я и один артиллерист. Найти нас было несложно: на фуражках справа мы носили значки с берлинским гербом (на гербе Берлина изображен медведь – примечание переводчика). Через все местечко нас отвели к большому, прежде, должно быть, господскому, дому, перед ним стояло несколько автомобилей. В просторном зале находилось несколько русских офицеров. Пока один из них, сносно говоривший по-немецки, опрашивал нас – имя, звание, должность и т.п., записывая ответы, в разговор беспрестанно встревал другой. Из его возбужденной речи разобрали лишь «ньемецки фашист», «Одесса», «газ», «капут» – нам было не по себе: мы никак не могли взять в толк, чего он хочет. Вскоре выяснилось, зачем нас привели: мы должны были уговорить к сдаче окруженную группу наших солдат. – час от часу не легче! Потом нас накормили – русские смеялись, наблюдая с какой жадностью мы набросились на еду – и заперли в чистом хлеву, ставшем нам камерой на эту ночь. Под вечер – мы как раз обсуждали с товарищем, что делать в создавшейся ситуации – дверь внезапно открылась и появившийся на пороге офицер весело воскликнул: «Фсьо карашо! Ньемецки капут!» – неприятная миссия, к нашему великому облегчению, отпадала. Разумеется, нам никто не объяснил, что сталось с солдатами – сдались ли они или были уничтожены.
На следующее утро в деревню прибыл обоз – несколько конных повозок, куда уложили больных и раненых. Остальные – всего нас набралось примерно с роту – были построены в колонну и так, под охраной нестроевых азиатов, отправились обратно на восток. Отстававших подгоняли прикладами; тех, кто не мог идти, добивали. Где-то позади раздавался хлопок выстрела, все, как по команде, вздрагивая, втягивали головы в плечи. Никто не оглядывался.
Наш путь пролегал по знакомым местам. Всюду еще стояли немецкие указатели. В Фарладанах, где раньше располагался обоз моей 2й роты, хорошо знакомый мне дом до сих пор украшал номер нашей полевой почты. Перейдя уже возведенный к тому времени мост через Днестр на дороге из Тигины (Бендер) в Тирасполь, мы прибыли, наконец, в место назначения. На необозримо-просторной лужайке, огороженной колючей проволокой, были собраны тысячи немецких солдат и офицеров. Все время приводили новые партии. Мне сразу вспомнились лагеря военнопленных образца 41 года, они выглядели не иначе. Проходя мимо, из чистого любопытства фотографировал красноармейцев, копошившихся за проволокой. Думал ли я когда-нибудь и сам оказаться в таком же лагере под открытым небом? – Нет, не думал. Даже мысли такой в голову не приходило.
Раздача пищи происходила на другом конце лагеря, воду оттуда носили ведрами. Большой проблемой являлось отсутствие посуды: у большинства не было при себе ни котелка, ни миски. Костры жечь не дозволялось. Сентябрьские ночи выдались холодными. Замерзая в летнем обмундировании на голой земле, спали, как можно теснее прижавшись друг к дружке. Частенько можно было видеть группки красноармейцев, бродивших по лагерю: искали офицеров, обутых в сапоги. Не желавших расставаться с обувью вразумляли пинками и прикладами. Ограбленный мог почитать за счастье, когда грабители оставляли ему свои развалюхи и те подходили по размеру. Немало товарищей остались босыми. На мне, слава богу, были ботинки на шнуровке, они не пользовалась спросом.

Под шумящие колеса песня девки горяча
От Владислав Моргунов
К Artem Drabkin (01.10.2013 20:02:50)
Дата 01.10.2013 22:01:56

Re: Полный текст

А о какой дивизии идет речь в этом отрывке?
От Исаев Алексей
К Владислав Моргунов (01.10.2013 22:01:56)
Дата 01.10.2013 22:31:43

Берлинская медвежья это 257 пд (-)
От Владислав Моргунов
К Исаев Алексей (01.10.2013 22:31:43)
Дата 01.10.2013 23:04:24

Re: Берлинская медвежья...

Да, спасибо, просто говорилось, что погиб командир дивизии. Командир 257-й, строго говоря, был ранен и попал в плен. То есть не совсем честная такая угадайка получается...