От Роман Алымов
К А.Никольский
Дата 19.03.2002 11:52:00
Рубрики 11-19 век; Флот;

А что, под Парижем была какая-то битва? (-)
От Никита
К Роман Алымов (19.03.2002 11:52:00)
Дата 19.03.2002 12:02:20

Да, в литературе именуется сражением при Монмартре.

Масштабное и жаркое дело.

С уважением,
Никита
От полковник Рюмин
К Никита (19.03.2002 12:02:20)
Дата 20.03.2002 10:26:33

Re: Бои под Парижем

>Да, в литературе именуется сражением при Монмартре.

>Масштабное и жаркое дело.



Анри
Гуссэ. "КАМПАНИЯ ВО ФРАНЦИИ И КРУШЕНИЕ ИМПЕРИИ. 1814"
...........

Регентство и оборона Парижа. Со времени отъезда Наполеона в действующую армию бразды правления номинально находились в руках императрицы, на основании рескрипта 23 января облеченной нравами регентства, а фактически — в руках короля Жозефа, объявленного наместником императора, а также великого канцлера, данного в советники Марии-Луизе, и министров внутренних дел, военного и полиции. Однако, как ни был император поглощен неотложными делами по управлению армией, редкий день он не писал Жозефу, Кларку, Монталиве, Ровиго по всевозможным военным, административным и политическим вопросам. Но находясь вдали от Парижа и будучи недостаточно осведомлен донесениями министров, иногда чересчур оптимистическими, но чаще не в меру тревожными, император мог давать только общие указания и советы, а не точные формальные приказания. Результатом было то, что с Наполеоном не считались, его мало слушались, и его распоряжения, исключая тех, которые касались посылки в императорскую армию подкреплений и военных припасов, выполнялись плохо. Об его инструкциях спорили, их обходили или откладывали в долгий ящик. В годы славы слепо полагались на гений и счастье императора и, не рассуждая, выполняли его приказы. Неудачи умалили это доверие; приближенные Наполеона более не повиновались ему, а в то же время, отвыкнув мыслить и действовать самостоятельно, они не знали, что им делать.

Вот почему 28 марта, когда неприятель очутился в двух переходах от Парижа, еще не было приступлено к рытью окопов; две трети национальной гвардии не были ни вооружены, ни даже сформированы, гарнизон состоял всего-навсего из 13 000 запасных, в артиллерии не хватало лошадей, население было запугано неумными статьями официозных газет, под предлогом возбуждения патриотизма усиливавших страх; наконец, заговорщики, немногочисленные, по умелые, были начеку, ожидая только подходящей минуты.

В совете регентства Жозеф прочитал письмо императора от 16 марта, гласившее, что если Парижу будет угрожать серьезная опасность, императрица, римский король, высшие сановники, министры, высшие чины Сената и двора должны уехать из столицы в направлении к Луаре. Эти распоряжения таили в себе серьезную опасность, которую Жозеф еще усугубил тем, что выполнил их только наполовину. Он распорядился, чтобы императрица и римский король на следующий день утром, 29 марта, выехали с Камбасересом; остальные же лица, указанные в письме императора, должны были остаться в Париже, пока каждый из них в отдельности не получит от Жозефа приказания выехать. Между тем нетрудно было предвидеть, что смятение и тревога, неизбежные в случае штурма, сильно затруднят рассылку этих приказов, и что каждый, кому это будет на руку, легко сможет уклониться от выполнения такого приказа. Таким образом, отсрочив выезд главных сановников и высших чинов Сената, в частности Талейрана, Жозеф открыл полный простор для всяческих интриг.


Бои под Парижем и капитуляция. Утром 30 марта союзная армия в 110 000 человек двумя мощными колоннами, направившимися через Бонди и Бурже, подошла к Парижу. Небольшие отряды Мармона и Мортье, прибывшие накануне вечером, увеличили оборонительные силы города до 42 000 человек, включая сюда национальную гвардию, канониров-инвалидов и воспитанников Политехнической и Альфорской школ. Жозеф счел нужным оставить за собой командование, хотя и предоставил обоим маршалам полную свободу в отношении выбора позиций. Мармон расположил свой отряд поперек возвышенности Роменвиль, Мортье расставил свой на Шомонских холмах, у Ла Виллетт и Ла Шапель. Конница Беллиара и Орнано прикрывала левый фланг до Сены. Монмартрскую возвышенность, где находился король Жозеф, занимала национальная гвардия. В полдень Мармон, еще только один подвергшийся серьезной атаке, держался на своих позициях, имея явный перевес над неприятелем. Положение дел было удовлетворительно, как вдруг Жозеф, напуганный резким ультиматумом царя, прислал обоим маршалам «разрешение» вступить в переговоры с русским императором и отойти к Луаре. Сам он тотчас выехал по направлению к Рамбулье, через Рульскую заставу и Булонский лес.

Мармон считал себя в силах продлить сопротивление до ночи; он положил записку Жозефа в карман и продолжал отбиваться с величайшей энергией. Лишь в 4 часа, когда ему пришлось значительно податься назад и к тому же возникла опасность, что его обойдут с обоих флангов, он скрепя сердце решился отправить парламентеров. Тем временем Мортье, оттесненный с одной позиции на другую, сосредоточил свои войска у заставы Сен-Дени, а Монсей с национальной гвардией и канонирами-инвалидами доблестно защищал заставу Клиши. Но скоро огонь, в силу негласного перемирия, прекратился. Регулярные войска начали очищать Париж, уходя по дороге на Фонтенебло. Капитуляция, условия которой были выработаны к 6 часам вечера, была подписана в 2 часа ночи.

Бои под Парижем, имевшие такие важные политические последствия, с военной точки зрения представляют собой незначительный эпизод. Это был лишь ряд разрозненных стычек, причем нападение велось без общего плана, а оборона не направлялась единой волей. Не следует, однако, забывать, что по числу введенных в бой сил и по потерям с обеих сторон (9000 убитыми и ранеными у союзников, 9000 — у французов) сражение под Парижем было крупнейшим и наиболее кровопролитным за всю эту кампанию. К несчастью, Наполеон не предводительствовал здесь.

>С уважением,
>Никита

Взаимно. А.Рюмин
От полковник Рюмин
К Никита (19.03.2002 12:02:20)
Дата 20.03.2002 10:14:34

Re: Капитуляция. "Народ с великой радостью встречает своих освободителей" (с)


Анри
Гуссэ. "КАМПАНИЯ ВО ФРАНЦИИ И КРУШЕНИЕ ИМПЕРИИ. 1814"
...........


Вступление союзников в Париж; учреждение временного правительства. 31 марта, около 9 часов утра, в Париже начал распространяться слух, что подписана капитуляция и что русский император, очень хорошо приняв членов муниципального совета, обещал им полную неприкосновенность личности и имущества населения, заявив, что берет Париж под свое покровительство. Сквозь пристрастные преувеличения современных мемуаров легко распознать истинные чувства большинства парижан. То не было ни ликование, неприлично выставлявшееся напоказ роялистами, ни глухой гнев, терзавший сердца некоторых патриотов; то было чувство успокоения — успокаивались и умы и нервы. В последние два месяца непрестанные сообщения о грабежах, насилиях над женщинами, убийствах, поджогах, всевозможных ужасах возбуждали небывалую тревогу. И вдруг, в одно мгновение, мучительный страх рассеялся. Правда, вместе с тем рассеялась и шаткая надежда на победу; но восстановление безопасности сильно превышало горечь обманутых надежд и скорбь унижения. Впрочем, люди особенно и не предавались размышлениям: все рады были перевести дух.

Сторонники Бурбонов — те, разумеется, готовили победоносному врагу триумфальный въезд. Им был дан совет организовать роялистскую манифестацию, чтобы этим путем повлиять на решение союзных монархов. Поэтому с раннего утра наиболее предприимчивые из них, украсившись королевскими цветами, сновали но бульварам, крича «Да здравствует король!» и предлагая всем прохожим белые кокарды и повязки. От площади Согласия до улицы Ришелье манифестанты завербовали немногих, а дальше их встречали ропотом, угрозами и побоями. Тем временем союзники вступили в Париж. Оказалось, что они приготовили роялистам приятнейший сюрприз: все солдаты были в белых нарукавных повязках. Дело в том, что в день сражения при Ла Ротьер (1 февраля) английский офицер, по слухам, был ранен казаком, и во избежание путаницы, могущей произойти от великого множества разнообразных мундиров, приказано было всем офицерам и солдатам союзных войск надеть белые повязки па левую руку. Таким образом, к пяти- или шестистам белых кокард роялистов сразу прибавилось сто тысяч белых повязок.

Это случайное обстоятельство имело важные последствия. Когда толпа, привлеченная любопытством на бульвары, увидела первые ряды солдат союзной армии с белыми повязками на рукавах, ропот против белых кокард, столь громкий утром, сразу затих. Многие, раньше отвергавшие роялистские эмблемы, теперь по собственному почину прицепляли их, одни — думая тем обеспечить себя против насилий со стороны казаков, другие — как эмблему мира. Один русский историк отметил, что белая повязка на мундирах солдат хотя и была лишена всякого политического значения, все же оказала услугу партии Бурбонов, породив двойное недоразумение: при виде этой эмблемы парижане решили, что Европа подняла оружие в защиту Бурбонов и тогда они, вопреки своим убеждениям, из страха или из желания угодить победителям, накололи белые кокарды, тем самым внушив союзникам мысль, что среди парижан много роялистов. Так обе стороны ввели одна другую в заблуждение.

После смотра союзных войск на Елисейских полях, во время которого несколько аристократов (в том числе маркиз Мобрейль, привязавший к хвосту своей лошади крест Почетного легиона) пытались сбросить с Вандомской колонны Великой армии статую Наполеона, монархи и дипломаты собрались у Талейрана. Справа от прусского короля и Шварценберга сидели Дальберг, Нессельроде, Поццо ди Борго и Лихтенштейн, слева—князь Беневентский; Александр I расхаживал взад и вперед. Остановившись, он сказал, что представляется выбор между тремя возможностями: либо заключить мир с Наполеоном, приняв все надлежащие предосторожности, либо назначить регентшей императрицу Марию-Луизу, либо призвать Бурбонов. Талейран без труда убедил присутствующих, уже заранее к тому подготовленных, что мир с Наполеоном не даст никаких гарантий. «Не менее опасно для спокойствия Европы, — продолжал он, — будет и регентство, так как под именем Марии-Луизы царствовать будет император». В заключение он сказал, что все будет случайным выходом из положения, исключая восстановление Бурбонов, которые «олицетворяют определенный принцип». Это удачное выражение не могло не подействовать на царя. Однако Александр возразил, что он не желает насиловать волю Франции, которая, как ему кажется, не расположена к Бурбонам. Он напомнил, что, исключая нескольких старых эмигрантов, он всюду в провинции замечал вражду против реставрации. Переворот в Бордо, белые кокарды на Итальянском бульваре, ходатайства, поданные ему прекрасными парижанками на площади Согласия, — все это вытеснялось из представления Александра воспоминанием о солдатах национальной гвардии, падавших при Фэр-Шампенуаз под градом ядер с кличем: «Да здравствует император!» Эта героическая сцена произвела да него глубокое впечатление. Он рассказал о ней присутствующим. Тут Талейран решил, что пора вызвать подкрепление. В залу вошли де Прадт и барон Луи; на вопрос царя они заявили, что Франция проникнута роялизмом, но что неопределенность положения доныне мешала народу изъявить свою волю. Александр дал убедить себя.
От Роман Храпачевский
К Роман Алымов (19.03.2002 11:52:00)
Дата 19.03.2002 11:57:34

А причем тут битва ?

Главное - в Париж вошли русские войска. И в ТОГДАШНЕЙ литературе так и называлось - "Взятие Парижа". Так кстати названы и мемуары русского генерала М.Ф. Орлова, декабриста и родного брата шефа жандармов при Николае I А.Ф. Орлова.