Кроме кобуры, во времена школьных годов мне попадались и другие крохи военного имущества, оставшегося от дореволюционных времён и предыдущих войн. И, может быть, даже больше чем другим, поскольку я проявлял к ним больший интерес. Надо сказать, что эта склонность к коллекционированию, вообще, привела к появлению у меня некоторых упомянутых военных предметов. Ведь на то, на что другие смотрели как на мусор, я смотрел совсем другими глазами. Так, у меня накопилось с несколько десятков различных гильз и пуль, осколок — головная часть — разорвавшегося снаряда, барабан со шкалой от панорамы к трёхдюймовому полевому скорострельному орудию обр. 1902 года, ржавый стальной германский шлем, рукоятка с обломком клинка от штыка 98/05 к германской винтовке Маузера обр. 1898 года, ржавая прицельная планка от японской винтовки «Арисака» обр. «38», пустой корпус от гранаты Новицкого и Фёдорова обр. 1914/30 гг. и прочее. Но, имея все эти «богатства», я всё же очень хотел заиметь какой-нибудь поломанный, ржавый револьвер или пистолет. А вот в этом мне просто-таки не везло, даже несмотря на то, что искал я их активнее, чем что-либо другое. Правда, кое-что мне всё-таки попадалось, как то: сплющенный и треснутый барабанчик с пятью каморами от какого-то маленького револьверчика, совершенно «зверски» исковерканные (особенно в месте шарнирного соединения) две ржавые детали от игрушечно-маленького Смита и Вессона, стерженёк-экстрактор с фигурной головкой и даже ржавая рама от «нагана» — гнутая и с приржавевшим к оси барабаном.
Мальчишки Богатырского поселка. С револьвером Лефоше — А. Жук, в центре — А. Юдин, справа И. Мышлявкин. Иллюстрация к статье в журнале «КАЛАШНИКОВ»
Мальчишки Богатырского поселка. С револьвером Лефоше — А. Жук, в центре — А. Юдин, справа И. Мышлявкин. Москва. Богородское (Богатырский поселок). 1936
А однажды, когда я возвращался откуда-то домой, мне навстречу выскочила гурьба наших дворовых мальчишек, и один из них — Миша Гужов — с воинственными криками потрясал над головой каким-то большим револьвером. Я сразу же увидел что он настоящий, хотя тут же понял и то, что он ржавый и испорченный — все его подвижные детали болтались во все стороны, подобно лапам дохлого паука. Это был какой-то крупнокалиберный револьвер, неведомой мне тогда системы, в котором многое для меня было ново. Он сразу же чем-то понравился мне, но одновременно и не понравился. В первую очередь, он не понравился своей громоздкостью, ибо за норму я считал размеры, не превышающие размеры «нагана» (этот револьвер был крупнее), а также вычурностью и несовершенностью форм, отдававших от него какой-то старинностью. Револьвер этот Миша охотно отдал мне за какую-то безделицу, а вскоре один из пожилых людей из рода потомственных охотников определил его как «лефоше».
А появился он у нас во дворе нежданно-негаданно. Как-то раз, один из жильцов стоящего по соседству дома вытащил во двор большой старый сундук, и начал разобрать находившиеся в нём вещи. Кругом толпились ребята, которые с интересом наблюдали за происходящим. Видя это, хозяин сундука добродушно отдавал ребятам всё то, что считал для себя ненужными, и в числе прочих вещей отдал и найденный там «лефоше». Несколько лет пробыл у меня этот револьвер, а во время войны — пропал, то есть исчез из нашей квартиры, которую посетили воры (впоследствии эти воры оказались жильцами соседнего дома). В разобранном виде он находился в дощатом ящике (где у меня хранилось какое-то барахло, а также и упомянутые «военные железины»), который, в числе прочих вещей, также исчез из нашей квартиры.
Шпилечный револьвер Лефоше. Иллюстрация к статье в журнале «КАЛАШНИКОВ»
Шпилечный револьвер Лефоше — предмет коллективного владения мальчишек Богатырского поселка. Рисунок А. Жука
Помню, был у меня ещё и маленький «смит-вессон», а вернее, его дешёвая бельгийская подделка. И хотя поверхность его была не ржавой, а лишь потёртой и сохранявшей ещё следы никелировки, а на его рукоятке сохранились чёрные пластмассовые щёчки, он был в ещё большей степени испорчен, чем упомянутый «лефоше». Барабана у него не было вовсе, боёк был сломан, а трущиеся части настолько изношены, что не обеспечивали никакого сцепления спускового крючка и курка. И кроме того, в нём отсутствовали все внутренние детали — собачка, пружины и экстрактирующее устройство, а в довершение ко всему его ствол был забит каким-то железным стержнем. Однако, внешне он выглядел довольно красиво, тем более что упомянутый выше барабанчик хотя и не вращался из-за своей деформации, но тем не менее весьма удачно довершил его внешний вид. История появления у меня этого револьверчика также весьма примечательна. Принёс его как-то Вовка Солдатов — подросток года на два старше меня, который выменял его у кого-то также на какой-то пустяк. Не помню уж как, но, спустя некоторое время, мне всё же удалось уговорить Вовку отдать мне его, что он и обещал сделать на следующий день. Однако, в этот день он принёс его без спусковой скобы, что существенно портило его внешний вид. Отсутствие же таковой он объяснил до смешного просто: его отчим привернул её к дверце платяного шкафа, вместо сломавшейся ручки! Немало подивившись такому «инженерному» решению взрослого человека, я всё же немного опечалился из-за утраты такой немаловажной декоративной детали, однако Вовка сказал мне, что если я принесу ему хоть какую-нибудь ручку, подходящую к шкафу, он без особых проблем просто поменяет их местами. Что и было сделано два или три дня спустя. К сожалению, эту вещицу постигла та же участь, что и «лефоше».
Револьвер Смит-Вессона. Бельгия. Рисунок А. Жука. Иллюстрация к статье в журнале «КАЛАШНИКОВ»
Револьвер Смит-Вессона. Бельгия. Рисунок А. Жука
Ржавую же раму от «нагана» постигла несколько другая участь. Будучи владельцем таковой (в своё время мне её подарил один из проживающих на Украине родственников), я добавил её декоративными деревянными деталями, которые придали ей полное сходство с настоящим Наганом, после чего покрасил серо-стальной краской с примесью графита. Принявшая вид боевого оружия, эта «реставрированная» рама среди ребят нашего двора пользовалась особой популярностью, а потому при играх в войну нередко была предметом спора за временное владение таковой. Так продолжалось некоторое время, пока один хорошо знакомый мне старшеклассник — Горка Ковалёв — его настоящее имя было Егор — попросил меня дать ему на время этот «Наган». Среди моих сверстников Горка был известен как большой хвастун и, вообще, человек, зачастую не держащий своего слова. Поэтому эта просьба Горки вызвала во мне противоречивые чувства: с одной стороны, я не мог не дать ему этого «Нагана» (так как всегда давал его играть всем просившим меня об этом), а с другой, — я просто, как чувствовал, — дай я его Горке — что-нибудь наверняка, да случится! И точно, я просто, как в воду глядел! Уж не знаю, кем себя вообразил Горка (он не раз бахвалился перед нами тем, что его брат работает в НКВД, умалчивая, правда, о том, что… парикмахером), а только он решил пройти в метро без билета. И вот, во время неоднократных попыток женщины-контролёра не пропустить его как безбилетника, он вытащил мой «наган» и направил на неё. Дальнейшее, думаю, не требует комментарий. Милиция, долгие разбирательства (слава богу, что Горка меня не выдал) и, конечно же, изъятие вещественного доказательства в виде моего револьвера…
И конечно же, нельзя не сказать о самом настоящем пистолетике — пистолете Браунинга мод. 1906 года, владельцем которого я стал незадолго перед войной. А дело было так. Сейчас уже точно не вспомню, кто подарил мне как-то пистолетик «монтекристо», изготовленный кустарным способом. Этот пистолетик этот был изготовлен из бронзы и являлся довольно грубой копией одной из разновидностей этого оружия. Он имел крановый затвор, запирающий казённую часть ствола, рассверленную для использования патронов Флобера типа «Боскет». Этот «монтик» (так в то время мы, мальчишки пренебрежительно звали пистолетики «монтекристо», предназначавшиеся для обучения стрельбе в комнатных условиях) мне не особо нравился, и в первую очередь из-за своей формы и примитивной конструкции. Вообще-то, я им особо не дорожил, но и выбрасывать его тоже, как говорится, было жалко. И вот, как-то раз, я узнаю от одного из своих школьных товарищей, что знакомые ему подростки меняют какой-то настоящий пистолет на рабочий, то есть стреляющий револьвер или пистолет. Не откладывая, я решил действовать, а посему вскоре мне удалось встретиться с этими ребятами и предложить им в качестве обмена тот самый «монтик», так как он был единственной действующей моделью, имеющейся в моём распоряжении. В свою очередь, эти ребята (это были не просто ребята, а явная шпана) выложили передо мной пистолетик Браунинга мод. 1906 года, который с их слов не работал. Но едва я взял его в руки, как понял, что в нём, в первую очередь, не хватает шпильки, на которой крепится шептало, однако, промолчав об этом, я стал ждать их решения о моём «монтике». Толковище (а другим словом просто и нельзя было назвать это обсуждение, на котором с необычайной серьёзностью взвешивались все «за» и все «против») закончилось в пользу моего «монтика», и я ушёл от них, неся в кармане настоящий пистолет, так до конца и не веря своему счастью. Возвратившись домой, я первым делом вставил на место утраченной шпильки подходящий по диаметру гвоздик, после чего взвёл затвор… Как и следовало ожидать, при нажатии на спусковой крючок, пистолет в моей руке ответил отрывистым и сухим щелчком спущенного ударника. Радости моей не было предела, так как впервые в жизни я был владельцем хотя и карманного, но всё же самого настоящего оружия. Несколько предвоенных лет этот «браунинг» хранился в ящике моего стола, а с началом Великой Отечественной войны, перекочевав в задний карман моих солдатских шаровар, стал моим бессменным спутником на её бесконечно долгих дорогах.
Браунинг модели 1900 г. на рисунке А. Жука. Иллюстрация к статье в журнале «КАЛАШНИКОВ»Уже упоминавшийся выше мой дядя, служивший в ВВС РККА в Витебске, как-то во время своего отпуска заехал к нам на несколько дней. И конечно же, с оружием.
И вот, в один из ясных дней ранней осени 1935 года мы с Володей — я всегда называл своего дядю по имени — пошли погулять в лес, так как там он обещал дать мне выстрелить из своего «нагана» (в довоенные годы Сокольнический район был окраинным, а Богатырский посёлок, в котором жила наша семья, просто подпирался с одной стороны примыкавшими к Москве лесами.) Нужно ли говорить, как я радовался предстоящему удовольствию, и вместе с тем волновался? Мы долго шли какими-то дорогами и тропами, идущими через густой лес, затем шли просто по лесу, с трудом преодолевали какой-то ручей, цепляясь за жёрдочки забора одинокой старой дачи и наконец, где-то в густом сосновом бору, было выбрано подходящее для стрельбы место. Под одной из могучих сосен, я поставил заранее подготовленную мишень — круг с нарисованной на нём карикатурной рожицей японского офицера (такие мишени были весьма популярны в то время), после чего были отсчитаны шаги и я замер, не спуская глаз с хищного силуэта «нагана со взведённым курком, застывшего в вытянутой руке Володи. Струйка сизого дыма, резко подброшенный вверх ствол и звонкий грохот выстрела.
После этого, Володя передал «наган» мне. Если говорить откровенно, то мне не понравилось, как резко «наган» прыгнул в руке Володи и я, опасаясь отдачи, прилёг за пень, положив на него ствол, после чего выстрелил, держа «наган» обеими руками. Подпрыгивания ствола не было, но толчок в руку я всё же ощутил. Второй выстрел не принёс новых впечатлений, хотя и удвоил мой восторг, если вообще возможно было его увеличить.
А. Жук с револьвером Смит-Вессона. Иллюстрация к статье в журнале «КАЛАШНИКОВ»
А. Жук с револьвером Смит-Вессона. Москва. Богородское (Богатырский поселок). 1936 г.
А через пару лет, таким же манером, мне довелось пострелять из «браунинга» мод. 1900 года. К нашим добрым знакомым, жившим с нами в одном дворе, приехал земляк с Кубани — в прошлом активный участник Гражданской войны, неоднократно раненный, а в тот момент — какая-то партийная «шишка». Это был весёлый человек, одетый по моде того времени, существовавшей тогда в среде партийных функционеров, то есть во френч защитного цвета и такого же цвета брюки. И конечно же, с пистолетом на боку, располагавшимся в оригинальной кобуре, почти не укрывавшей его от внешних воздействий (дождя или пыли), а также от глаз окружающих. Когда меня с ним познакомили поближе, он не только охотно дал мне внимательно рассмотреть своё оружие, но даже разрешил забрать его домой, с тем, чтобы я смог более детально его зарисовать. О подобном, я не мог и мечтать! Быть обладателем настоящего пистолета в течение нескольких дней! И хотя этот пистолет не был заряжен (мой новый знакомый, передавая мне во временное пользование своё оружие, вынув из него магазин с патронами), радость моя была безмерной. Отсутствие же магазина нисколько не сказалось на моём настроении, так как, во-первых, это никоим образом не отразилось на эстетической стороне данной модели, а, во-вторых, у меня дома (выше я уже упоминал об этом) имелся магазин к этому пистолету, в котором всегда хранилось 3 или 4 настоящих, боевых патрона, привезённых мной с Украины во время одного из летних отпусков моих родителей. За те несколько дней, что этот пистолет был у меня, я, неоднократно разбирая его, внимательно изучил его устройство, а по ночам засыпал с ним, положив его под подушку. Возвращая оружие владельцу со словами огромной благодарности, я рассказал ему об имеющихся у меня патронах, после чего выразил робкую просьбу, пострелять из него таковыми. Он согласился, в свою очередь, извинившись передо мной за то минимальное количество боеприпасов, которое он взял с собой (всего семь патронов, имеющихся в магазине). Но я и так был, более чем доволен. Из «браунинга» я уже стрелял с руки, то есть так, как и положено стрелять из пистолета, и получил от этого гораздо более сильные и приятные ощущения.
А ещё через несколько лет состоялась моя первая встреча с заветным «маузером» (заветным по причине того, что я его так ещё ни разу и не видел в натуральную величину). И вдруг, совершенно нежданно-негаданно, увидел прямо в нашей квартире.
Мой отец тогда работал в Наркомате Авиационной Промышленности СССР. Как-то поздним зимним вечером, когда я уже почти засыпал в своей постели, в нашей квартире раздался звонок. «Кто бы это мог быть?» — подумал я. Родители ещё не ложились, и кто-то из них открыл дверь. Из моей комнаты было видно, как на пороге появился человек в коричневом кожаном пальто с меховым воротником, в бурках, кубанке и… с «маузером». Да! В те времена — а это был примерно 1937–38-й год, то есть пик сталинского террора, — появление в столь поздний час на пороге дома фигуры столь «энкаведешного» вида, могло бы любого просто повергнуть в ужас. Но у меня, как у любого другого комсомольца-патриота, не возникло даже тени тревоги. Тем более что я сразу же узнал в пришедшем сослуживца моего отца (я видел его раньше на Первомайской демонстрации, но тогда он был одет в гражданское платье и, конечно же, был без оружия) — Начальника охраны означенного учреждения.
Оказывается, в Наркомате, несмотря на столь поздний час, созывалось какое-то совещание, и этот сослуживец приехал на машине за отцом. Я так и подпрыгнул от счастья! Моя просьба показать мне Маузер была удовлетворена тут же! С постели я не вставал, но сослуживец отца (уже не помню, как его звали) подошёл ко мне, вынул из кобуры пистолет — это была новенькая модель с укороченным стволом — так называемый «боло-маузер» мод. 1920 года, то есть, один из тех, что были закуплены в Германии для нужд НКВД. И пока отец собирался, владелец Маузера показывал мне его со всех сторон, время от времени протирая носовым платком слегка запотевший с мороза металл. Из рук он его, правда, не выпускал, но «вертел» им передо мной добросовестно: включал и выключал предохранитель, перемещал прицел, примыкал приклад и подносил к самому моему лицу, чтобы я смог прочитать фирменную надпись.
Под потолками же магазинов ОСОАВИАХИМА — их в Туле было два — раскачивались уже едва ли не целые эскадрильи. А в витринах этих магазинов, прямо с улицы, были видны ряды малокалиберных винтовок Смирнского, противогазы, разложенные веером гранаты, а также поблёскивающие краской тела макетов станковых пулеметов. Равнодушно проходить мимо этих магазинов я не мог, и вытащить меня оттуда было делом нелёгким, потому что их посещение было равносильно для меня посещению музея. В этих магазинах всё продавалось абсолютно свободно, и почти всё, что там продавалось, мне, конечно же, хотелось иметь. Но моей особой мечтой была малокалиберная винтовка, тем более что обладание ей было весьма престижно среди мальчиков-подростков. А поскольку я к таковым ещё не относился, то все мои просьбы очень легко отвергались родителями: «Ты ещё мал и до винтовки не дорос!»
В старинном красно-кирпичном здании бывших торговых рядов размещался пермский универмаг. Один из его отделов был комиссионный, где всегда имелось в продаже несколько охотничьих или малокалиберных ружей. Каждый раз, когда мама брала меня с собой в город и мы заходили в этот магазин, я, бывал у прилавка комиссионного отдела и просил купить мне малокалиберку, но всякий paз, конечно же, получал отказ. И вот однажды – о радость! – в этом самом магазине оказался выставленным для продажи… Маузер! Правда, не сам пистолет, а только его кобура, но для меня – ребёнка – это было почти все равно. Кобура была самая настоящая, полированная, с воронеными металлическими деталями и с потертостями внутри от настоящего же «маузера»! Невозможно передать, какой трепет охватил меня при виде в темной глубине внутренней полости кобуры промасленного колечка, продавленного дульным срезом пистолета. Кобура стоила 20 рублей, а тогда это были немалые деньги, и мне ее, несмотря ни на какие мои просьбы, не купили. Бывая в городе, я несколько раз заходил в комиссионный и просил продавщицу показать мне заветную кобуру. Я брал её в руки, вздыхал и, тоскуя, возвращал обратно. Наконец она исчезла – кто-то её купил. А таинственный образ Маузе-ра еще сильнее завладел мною.
В квартире, в которую мы переехали, ранее проживала женщина с сыном Геней (эту квартиру она продала «Уралэнерго»), который, как многие коренные мальчишки-уральцы, был «сорвиголовой». Так вот этот самый Геня оставил в нашей квартире тяжёлый клинковый штык от итальянской винтовки Веттерли-Витали обр. 1871–1887 гг. и декоративную чиновничью шпагу. Присовокупив к ним ржавую полицейскую шашку (которую ещё в Туле мне подарил мой одноклассник Коля Кваснов), мы с Юрой однажды пошли в гостиницу, где жили ранее, чтобы выменять всё это барахло на миниатюрный, совершенно игрушечного вида, неисправный и ржавый револьверчик Лефоше.
«Пермский период» ознаменовался для меня и первым знакомством с пистолетом Коровина (ТК), и наиболее частыми встречами с ним. Видимо, это время было апогеем этой модели. Я видел ТК не только у военных в гостинице, но и у одного инженера, работавшего на Пермском паровозоремонтном заводе им. А. А. Шпагина, видел, как стреляли из него в тире Пермского государственного университета, сад которого примыкал к нашему двору и в котором мы – ребята часто играли. Официально этот пистолетик считался спортивным – конечно же он был маломощным – и Н. С. Куренной как-то даже выстрелил из него в своей просторной квартире. Узнав об этом событии, я просто расстроился.