Спасибо, а чем-нибудь объясняется почему именно так произошло, а не иначе ?
Здравствуйте
К.Симонов объясняет это злой волей Сталина. Насколько мне известно, Потапов попал в плен тяжело раненым, а Понеделин и Кириллов - нет. Не знаете ли вы судьбу других генералов попавших в плен - насколько влиял факт ранения на их судьбу ?
Командарм-16 генерал-лейтенант М.Ф.Лукин попал в плен тяжело раненым
Доброе утро,
в августе 41-го, после освобождения из плена и лечения в 1946 уволен в отставку по болезни(кажется, он потерял ногу). Позже активно участвовал в деятельности ветеранских организаций, скончался гд-то на рубеже 60-70 годов.
С уважением, Boris.
>Доброе утро,
>в августе 41-го, после освобождения из плена и лечения в 1946 уволен в отставку по болезни(кажется, он потерял ногу). Позже активно участвовал в деятельности ветеранских организаций, скончался гд-то на рубеже 60-70 годов.
О М.Ф.Лукине я писал в свое время на voskres.ru. Искать нет времени, но сохранился черновик.
_____________________________
Вот интересный пример отношения Сталина к побывавшим в германском плену.
Известно, что Сталин не только не репрессировал героя Смоленского сражения командующего 16-й армией Михаила Федоровича Лукина, но и, продержав несколько месяцев под следствием, даже вернул ему генеральское звание — хотя ему доложили об антисоветском поведении командарма в плену.
Михаил Федорович попал в плен в окружении под Вязьмой, тяжелораненым. Отчаянное сопротивление окруженных под Вязьмой вынудило немцев потерять время в наступлении на Москву. Немецкие врачи спасли Лукину жизнь, ампутировав ногу.
12.12.41 г. Лукин направил обращение к германскому командованию с предложением создать альтернативное русское правительство, чтобы «бороться против ненавистной большевистской системы». Он писал: «Большевизм смог найти поддержку у народов Советского Союза только в результате конъюнктуры, сложившейся после Первой мировой войны. Крестьянину пообещали землю, рабочему — участие в промышленных прибылях. И крестьянин, и рабочий были обмануты. Если у крестьянина сегодня нет никакой собственности, если рабочий зарабатывает в среднем 300-500 руб. в месяц и ничего не может купить на эти деньги, если в стране царит нужда и террор, и жизнь тускла и безрадостна, то понятно, что люди должны приветствовать избавление от большевистского ига... Народ окажется перед лицом необычной ситуации: русские встали на сторону так называемого врага — значит перейти к ним — не измена родине, а только отход от системы... Даже видные советские деятели наверняка задумаются над этим... Вряд ли все руководители — заклятые приверженцы большевизма».
Так было. Мы уже обсуждали здесь риторический, хотя и вполне, на первый взгляд, логичный вопрос — могла ли война кончиться иначе, если бы германское руководство повело себя более разумно и сумело привлечь на свою сторону русский народ? Но вопрос этот есть сугубо абстрактный. Ведь в данном случае нацистам пришлось бы перестать быть нацистами. А не будь они нацистами, то не сложилась бы и вся историческая ситуация 1941-45 гг.
Но были, были энтузиасты в вермахте, сторонники «альтернативного подхода» по отношению к русскому народу. Были и профессиональные пропагандисты, которые в целях «разложения противника» по долгу службы осуществляли поиск русского антикоммунистического лидера.
К первой или ко второй категории «друзей русского народа» принадлежал известный личный друг генерала Власова Штрик-Штрикфельдт, сказать сложно. Он был из «русских немцев», образование получил в Санкт-Петербурге и в Первую мировую воевал в российской армии. Поэтому он никак не мог разделять нацистских взглядов на «Восточную политику». В его приукрашенных воспоминаниях о генерале Власове настойчиво проводится мысль, будто Штрик-Штрикфельд искренне верил, что все еще можно изменить.
Он встретился с Лукиным и впоследствии вспоминал: «Он не любил немцев, но был им благодарен за то, что они сделали для него... Он говорил, что если это действительно не завоевательная война, а поход за освобождение России от господства Сталина, тогда мы могли бы даже стать друзьями. Немцы могли бы завоевать дружбу всего населения Советского Союза, если они всерьез стремятся к освобождению России, но только равноправный партнер может вступить в дружеский союз. Он был готов, невзирая на свою инвалидность, стать во главе пусть роты, пусть армии — для борьбы за свободу. Но ни в коем случае не против своей родины. Поэтому бороться он стал бы только по приказу русского национального правительства, которое не должно быть марионеточным правительством при немцах, а должно служить лишь интересам русского народа».
Однако в страшную зиму 1941-42 гг., когда вымирали миллионы пленных в лагерях, Лукин понял, что о дружбе и союзе с нацистами не может быть и речи, и от дальнейшего сотрудничества с ними наотрез отказался.
Михаил Федорович дожил до 1970 года, получая генерал-лейтенантскую пенсию. Только вот в партии его, «члена КПСС с 1919 года», не восстановили. А он и не просился. По воспоминаниям одного из военачальников, Сталин через несколько лет после войны в разговоре высказался о Лукине в том духе, что мы, мол, «должны быть ему благодарны, он здорово дрался под Вязьмой», каковые слова были незамедлительно доведены до сведения Михаила Федоровича. То есть, по странному стечению обстоятельств, Сталин не причислил Лукина к категории «врагов государства» или к категории его личных, Иосифа Виссарионовича, врагов, которых он, как известно, не прощал никогда.
Разительно отличается его судьба Лукина от судьбы одного генерала, которого немцы раненым подобрали в 1941 году на поле боя в бессознательном состоянии, обратив внимание на генеральские лампасы. Немцы его вылечили, но от всех предложений о сотрудничестве он отказался. Однако же был расстрелян после войны по вздорному обвинению в выдаче военной тайны противнику. А дело было так. В лагере военнопленных служащие Военно-исторического отдела германского Генштаба обратились к нему с просьбой написать «для истории» отчет о боевых действиях его корпуса, то есть историю его разгрома. Не удержавшись от искушения, желая сам разобраться в том, что же произошло, он взял у них карты местности, стал чертить на них стрелы, наносить по памяти оперативную обстановку, делать отрывочные записи. Никакой формы отчета эти записи не носили. Потом его записи и карты немцы у него без предупреждения отобрали. В этом и состоял акт измены и предательства. Да.